Рассвет

«…Нет, я не должен был так говорить за обедом. Это огорчило маму. Может быть, не надо было оставлять в своей комнате ни книги о Гитлере, ни даже фотографии Джима Джонсона». Эти вещи появились в его комнате, когда он начал спать с Робби. Тогда началась его взрослая жизнь. Он растянулся в кровати, расслабив каждый мускул своего тела, и вдруг ощутил сладкую боль в чреслах, представив рядом с собой гибкое тело прижавшейся к нему Робби.

«А Тимми, – подумал он, – наверное не узнает этой пронзительной сладкой боли, радости и печали земной любви».

За окном летняя ночь звенела стрекотом сверчков, как звенела тысячу лет назад. А на другой планете, вращающейся вокруг другого солнца, другие существа наполняют ночь своей музыкой. «Ученые говорят, что после гибели жизни на планете останутся одни насекомые. Тараканы? Пф-ф… сносно. Ну а сверчки вообще – симпатичные создания. Всю ночь они стрекочут под моим окном…». Он заснул.

Лаура сидела, задумавшись, на неосвещенной террасе, пока не послышался шум колес подъезжавшей к дому машины. Заперев машину в гараже, Бэд прошел на террасу по росистой лужайке.

– Эй, почему ты здесь?

– Ничего, просто не хочется спать.

– Сидишь одна. Что случилось?

– Право же, ничего.

– Я тебя знаю. Чувствую, если что-то с тобою не так.

Так оно и было, но не пускаться же ночью в объяснения. Да Лаура и не хотела посвящать в свои настроения Бэда. И потом – она устала… Ах, как она устала…

– Как прошло твое собрание? – спросила она Бэда, не отвечая на его вопрос.

– Превосходно. Хотя слишком затянулось для воскресной ночи. Что поделаешь, люди любят сами себя послушать. – Он поцеловал ее. – Да у тебя новые духи. Как они называются?

– «Белые плечи».

– О, твои белые плечи… И белая грудь… И все остальное… А знаешь, я проголодался. Сделай мне сэндвич.

Кухня, как и весь дом, была предназначена для большой семьи. Фарфоровая посуда в буфете – тонкий китайский фарфор, сияющие медные кастрюли на полках до самого потолка, две плиты – электрическая и редко используемая, но начищенная до блеска, старинная, отапливаемая углем. Аккуратная связка дров, приготовленная в углу для растопки камина в зимние вечера. Кружевная паутина вьющихся растений на окне.

– Люблю наш дом, – сказал Бэд. «Мой дом – моя крепость». Да, и каждый должен защищать эту крепость, не щадя своих сил. Это я понимаю.

– К счастью, у нас в Америке нет враждебных сил, против которых надо оборонять свой дом.

– Напрасно ты так уверена. Старый уклад под угрозой. Его ненавидят евреи, негры, люмпены. О католиках я этого не скажу, я знаю среди них порядочных людей, но для них на первом месте преданность Папе. Не Америке.

– Не хочешь ли кусочек кекса? Я испекла два, один тетушкам в дорогу.

– Спасибо, не стоит мне есть сдобу, я уже выпил сегодня пару пива. Лишний вес – реальная угроза для меня. – Он откинулся на спинку стула и откусил кусок сэндвича. – Один приятель рассказал мне, что на улице Фейрвью поселилась пара черных. Купили дом Блейров. Хорошенькое дело!

– Да, мне сказала Лу Фостер.

– Такой прекрасный район и вдруг вселяются эти вшивые подонки.

– Они имели право купить этот дом, – возразила Лаура.

– Закон можно обойти. Повысить цены так, чтобы они купить не смогли.

Пальцы Лауры сжали ручку кофейной чашки, но она возразила спокойно:

– А, может быть, они славные люди…

– Ну, может быть… Но, черт возьми, Лаура, будь же реалисткой!

– Я именно реалистка в этом вопросе.

– Но я рад, что не буду иметь с ними дела. Они все-таки не совсем рядом с нами поселились. Вот Ордвеи сумеют облить их холодом.

– Ордвеи? – Это были владельцы соседнего с домом Блейров дома. – Ну, и как они, по-твоему, будут себя вести?

– Ну, будут их игнорировать, – пожал плечами Бэд. – Глядеть сквозь них, словно они прозрачные.

Да, Грэйс Ордвей сумеет так себя вести. Выражение лица у этой дамы всегда было такое кислое, как будто она сосала лимон. А у мужа всегда было злое и чем-то недовольное выражение лица. Такая пара может напугать черных соседей.

Как-будто уловив ее страх, Бэд заметил:

– А знаешь ли, мне кажется, что на этой улице в скором времени случатся беспорядки.

– Что ты имеешь в виду?

– Кто знает? Но, конечно, многим людям это вселение черных совсем не по душе.

В душе Лауры закипала ярость.

– Да – таким людям, как ты, – сказала она, четко выговаривая слова. – Как ты, и, к сожалению, как Том, тоже.

– Том? – удивленно вскинул брови Бэд. – В чем ты нас – меня и его – можешь обвинить?

– Не в поступках, нет. Но ваши слова подстрекают тех, кто совершает поступки. Ваши идеи, ваши речи вдохновляют их, и в сущности вы так же виноваты, как и они.

– Я не виноват, что ты такая сердобольная, Лаура. Наверное, готова помочь любому ленивому негру, который клянчит милостыню, или еврею с подписным листом на сооружение Стены плача.

Она сжала руки, чтобы заставить его замолчать:

– Лучше иметь слишком мягкое сердце, чем ледяное, или чем вовсе не иметь сердца.

Бэд улыбнулся своей ослепительной улыбкой, – он не любил вести споров. Но Лаура не желала остановиться: