Рассвет

Камушек был мутно-белый, с голубоватыми и желтоватыми оттенками. Гладкая, словно отполированная, поверхность его сверкала характерным перламутровым блеском.

— Жемчуг! — встрепенулся Шумейкин. — Знаешь, какая это драгоценность! У матери есть золотая брошка с жемчугом. Только у нее камушек гораздо меньше, как горошина.

— Пещерный жемчуг? — с недоумением проговорил Сбитнев, не подозревая, что именно так и называется это кальцитовое образование.

— Да нет же, какой там пещерный!.. Жемчуг добывают в морях из специальных ракушек. Наверное, кто-то проходил тут и потерял жемчужину, — сказал Шумейкин, не спуская глаз с необыкновенной находки.

Сбитнев увидел на одной стороне камушка излом, вспомнил, как что-то хрустнуло под ногой девочки, и сообразил, что камень этот возник в пещере. Но чтобы поддержать дух товарищей, он бодрым голосом ответил:

— Верно, Олег. Значит, где-то недалеко выход. Идемте!

Он обнял одной рукой прихрамывающую Зинку и вместе с ней стал подниматься вверх.

Впереди в стене зияла высокая щель. Добираться к ней надо было по выпуклому, гладкому натеку. Цепляясь за малейшие шероховатости камня, Сбитнев кое-как залез в щель и по одному втащил туда ребят.

— Смотрите, тут нет воды, сухо! Значит, правда — выход где-то близко! — радостно вскрикнула Зинка, забыв о боли в ноге. Она хотела идти дальше, но Сбитнев остановил ее.

— Не торопись. Надо осмотреться, куда лучше идти, — он отстранил Зинку с дороги, и в эту минуту фонарик внезапно погас.

— Этого еще не хватало! — сердито прошептал Витя, встряхивая фонарик. Он не загорался.

— Олег, у тебя спичек нет?

— Нету.

Сбитнев осторожно сел на корточки и стал на ощупь открывать крышечку.

— Витя, где ты? — боязливо прошептал Шумейкин.

— Да здесь! Садитесь пока, отдыхайте, — раздраженно сказал Сбитнев. — Тут что-то с фонариком не ладится.

С замиранием сердца он ощупал батарейку, пластины контактов, постучал по корпусу и стеклу, — все было напрасно.

Витя похолодел: «Неужели лампочка перегорела?»…

В стороне что-то зашуршало, и вдруг темноту прорезал леденящий душу крик. От неожиданности Сбитнев вздрогнул и выпустил фонарик из рук.

Сыч

— А-а-а-а, — заплакал в деревянной кроватке проснувшийся ребенок.

— Ты что, маленький? — Шарый отложил газету, поднялся из-за стола и стал покачивать кроватку.

— Не беспокойтесь, — вошла в комнату из кухни молодая белокурая женщина с темным родимым пятном на щеке. — Он всегда перед дождем капризничает.

— Чуткий у вас барометр, — пошутил Шарый.

— Пойдем, лапочка моя, покушаем. Мы уже выспались… — ворковала мать, вынимая из кроватки ребенка. Продолжая разговаривать с малышом, она вышла из комнаты.

Шарый снова взял в руки газету, но то и дело посматривал на дом через дорогу. Пробегал взглядом по строчкам, механически читал заголовки и опять глядел в окно.

Капитан эту ночь не спал: до утра дежурил в палисаднике, наблюдая за домом с голубым крыльцом. Сыч занимал горницу у деда Пахома. Дед жил на краю села с дочерью, пятидесятилетней вдовой. Муж ее и единственный сын погибли на фронте, и женщина ухаживала за квартирантом, как за родным.

Капитан уже знал расположение комнаты и ее обстановку, знал, что в горнице есть подвал. Дверь одна. Она ведет через кухню к голубому крыльцу. Шарый выбрал место для наблюдения так, чтобы видеть и дверь и окна горницы.

Всю ночь капитан ждал, не появится ли тот, кто шел в горах с отрядом школьников.

Но никто не приходил.

Перед рассветом Николай Арсентьевич открыл дверь правления колхоза ключом, оставленным ему Елизаветой Петровной, и переговорил по телефону с майором Силантьевым.

Когда он вернулся на пост, в комнате Сыча уже горел свет. На белой занавеске окна несколько раз появилась тень мужчины.

— Не спится, — усмехнулся Шарый. — А сегодня ведь воскресенье, мог бы не торопиться вставать.

Необходимо было обследовать комнату Сыча и особенно подвал. В том, что радиостанция должна быть в этом доме, Шарый почти не сомневался, хотя пеленгатор засек его работу в нескольких километрах от села, в горах.

«Здесь радиоключ, и отсюда берет начало коаксиальный кабель», — думал Николай Арсентьевич.

Вчера Елизавета Петровна предлагала капитану поселиться в одной комнате с Сычом, Но он отказался. Это только насторожит Сыча. Шарый просил председателя о нем не беспокоиться и заниматься своими делами. Если будет нужно, он сам к ней обратится. На этом и порешили.

Шарый составил уже план, как естественнее всего попасть в квартиру Сыча, но этот план неожиданно поломался.

От своей квартирной хозяйки Шарый совершенно случайно узнал, что вчера утром она видела Матвеева в правлении колхоза. Женщина возмущалась грубостью и некультурностью счетовода, который, по ее словам, опозорил весь колхоз перед чужим человеком — переплетчиком. Шарый, как бы между прочим, попросил рассказать, каков из себя переплетчик. Она довольно подробно описала его внешность — приметы совпали с тем, что сообщила Вера Алексеевна о геологе Матвееве.

Это нарушало все планы.

«Почему же о Матвееве ничего не сказала мне Елизавета Петровна? — размышлял Шарый, потом решил: — Вероятно, она его не видела».