Рассвет

– Никто не внушил мне никакую ложь, мама. Я только что вернулась от миссис Дальтон. – Ее гневный взгляд потух. – Да, от миссис Дальтон, которая была моей сиделкой, на которую, как вы сказали, бабушка возложила вину. Вы просто хотели перенести ответственность на кого-то другого. Если бабушка винила ее, то почему она выдала ей годовое жалованье? И почему после этого ее снова наняли, чтобы ухаживать за Клэр Сю?

– Нет смысла пытаться придумывать другую ложь, чтобы покрыть эту, – быстро добавила я, когда увидела, что она собирается начать говорить. Лучше было держать ее в растерянности. Прежде чем она могла собраться с духом и, защищаясь, нагородить новую ложь. – Миссис Дальтон очень больна и хочет найти примирение с Богом. Она сожалеет о своем участии в этом заговоре и желает рассказать кому-нибудь теперь всю правду. Почему вы сделали это? Как могли вы позволить кому-то забрать вашего собственного ребенка?

– Что тебе наговорила миссис Дальтон? Она больна, она могла уже впасть в безумие. Почему вообще ты пошла разговаривать с этой женщиной? Кто послал тебя туда?

– Она больна, но она не впала в безумие. И здесь, в отеле, есть другие люди, которые могут подтвердить ее рассказ, – отрезала я. – Меня тошнит от этой лжи, от жизни в сплошной лжи.

Вы лежите здесь в постели, притворяясь слабой, усталой и нервной, только для того, чтобы спрятать себя от правды, – сказала я. – Ладно, меня это не касается. Делайте то, что хотите, но больше мне не лгите. Не притворяйтесь, что любите меня и что скучали по мне, и что жалеете меня за то, что меня забрали отсюда, что я жила бедной, трудной жизнью. Вы послали меня в такую жизнь. Разве не вы? Разве не вы? – закричала я. Она моргнула и посмотрела на меня так, словно вот-вот зальется слезами. – Я хочу правды! – кричала я.

– О, Господи, – она закрыла лицо ладонями.

– Плач и притворство не спасут вас на этот раз, мама. Вы сделали ужасную вещь, и я имею право знать правду. – Она покачала головой. – Расскажите мне, – настаивала я, – я не уйду, пока вы этого не сделаете.

Она медленно отняла руки от лица. Это было изменившееся лицо, и не только потому, что слезы размыли косметику и от подведенных век побежали струи. У нее в глазах было усталое выражение поражения, губы дрожали. Она кивнула и повернулась ко мне. Она выглядела даже моложе, больше походила на маленькую девочку, которую поймали за тем, что она делала что-то нехорошее.

– Ты не должна думать обо мне плохо, – сказала она тоненьким, детским голосом, – я не хотела сделать ничего плохого, нет. – Она сложила губы дудочкой и подняла голову, как это сделал бы пятилетний ребенок.

– Просто расскажите мне, что произошло в действительности, мама. Пожалуйста.

Она взглянула на дверь, потом подвинулась ко мне ближе и понизила голос до шепота.

– Рэндольф не знает. Это разобьет его сердце. Он очень любит меня, почти так же, как любит свою мать, но он ничем не может помочь. Не может.

– Значит, это вы отдали меня? – спросила я, почувствовав, как подступает тошнота. До самого этого момента… этого момента истины… Я не хотела поверить тому, что мне рассказали. – Вы позволили Орману и Салли Джин Лонгчэмпам взять меня?

– Я должна была, – прошептала она. – Она заставила меня.

Краем глаза она взглянула на дверь. Она как маленькая девочка пыталась свалить свою вину на другую маленькую девочку. Моя ярость утихла. Было в ней что-то тоскливое и печальное.

– Ты не должна обвинять меня, Дон, пожалуйста, – умоляла она. – Ты не должна. Я не хотела делать этого, честно, но она сказала мне, что если я не сделаю этого, она расскажет Рэндольфу и подвергнет меня позору. Куда бы я пошла? Что бы я делала. Люди бы меня ненавидели. Все уважают и боятся ее, – зло добавила она. – Они бы поверили всему, что она сказала.

– Значит, вы занимались любовью с другим мужчиной и забеременели мной? – спросила я.

– Рэндольф всегда был так занят отелем. Он был влюблен в этот отель, – пожаловалась она. – Ты не имеешь никакого представления, как тяжело мне было в те дни, – ее лицо перекосилось. Глаза наполнились слезами. – Я была молода, красива, полна энергии, и мне хотелось всего, но Рэндольф всегда был так занят. Его мать всегда говорила ему, сделай то или сделай это, а если я хотела куда-то пойти или сделать что-то, он всегда должен был спросить разрешения у своей матери. Она управляла нашими жизнями, словно какая-нибудь королева.

Я не собиралась просто сидеть здесь все время. У него никогда не было времени для меня! – воскликнула она возмущенно. – Никогда! Это было несправедливо. Он никогда не говорил мне, что так будет, когда ухаживал за мной. Я была обманута. Да, – сказала она, оттачивая свою теорию, – я была обманута, введена в заблуждение. Он был одним мужчиной за пределами отеля, и другим внутри его. Внутри он был тем, чего хотела от него его мать, и не имело значения, что я говорила или делала. Поэтому меня нельзя винить, – заключила она. – Это, в действительности, целиком его вина… ее вина. – Слезы потекли по ее лицу. – Разве ты этого не понимаешь? Меня не надо винить.