Рассвет

Филип вцепился обеими руками в столешницу, словно желая подняться. На лице его отразилась смесь ужаса и гнева, и выражение это было столь пугающим, что его трудно было бы забыть, однажды увидев. Впрочем, оно лишь промелькнуло на лице Филипа, и миссис Беллами, внимательно наблюдавшая за ним, была единственной во всей собравшейся компании, кто отчетливо все видел. Через мгновение Филип уже улыбался и раскланивался во все стороны, принимая поздравления.

– Вы все знаете мисс Ли! – продолжал тем временем сквайр. – Вы знали до этого ее отца и мать. Она – росток славного рода, девушка, согревшая мое сердце, девушка, которую я искренне люблю – и которую любят все, знающие ее. Помолвка Филипа с мисс Ли – самая радостная новость для меня за много лет. Пусть же Бог и смертный муж отнесутся к Филипу так, как он отнесется к Марии Ли! А теперь довольно – я и так задержал вас своею речью. С вашего позволения, речам конец, да и поздравлениям тоже – избавим Филипа от смущения. Но прежде, чем сесть и замолчать, я хочу еще проститься со всеми вами – ибо мне восемьдесят три, и я чувствую, что многих из вас вижу в последний раз. Я хотел бы быть для вас соседом получше, да и много в моей жизни было такого, что я хотел бы исправить. Теперь уж слишком поздно – но я все же надеюсь, что некоторые из вас помянут добрым словом старика, которого между собой называют Дьяволом Каресфутом. Поверьте мне, друзья мои, в старой пословице есть истина: не так страшен дьявол, как его малюют. Я поднимаю тост за моего сына Филипа и его будущую жену Марию Ли!

Тут все вскочили, движимые общим воодушевлением, и принялись пить за здоровье жениха и невесты. Речь старого сквайра растрогала многие сердца – и не одна пара глаз увлажнилась слезами. Затем дамы удалились, уводя с собой Марию Ли – естественно, смущенную столь неожиданной славой, свалившейся на нее в одночасье.

В гостиной на нее обрушилось такое количество восторженных поздравлений, что Мария Ли, чувствуя себя не в силах пережить еще и поздравления от мужской половины, потихоньку приказала подать ее экипаж и ускользнула, не прощаясь, чтобы на досуге обдумать все произошедшее.

Филип, в свою очередь, принимал поздравления от мужчин и покорно благодарил, не имея мужества опровергнуть сказанное отцом. Он чувствовал себя полностью во власти воли отца – ничего с этим поделать было нельзя, и потому молодой человек погрузился в пучину отчаяния, скрытую под маской спокойствия. Однако если бы все эти люди могли сейчас заглянуть ему в душу и увидеть тот водоворот ненависти, ужаса и ярости, который бушевал в груди Филипа, пока он сидел и непринужденно потягивал портвейн своего прапрадеда, они были бы весьма удивлены.

Наконец, торжественный вечер подошел к концу; простившись с последними гостями, отец и сын остались вдвоем в опустевшей гостиной. Филип сидел за столом, закрыв лицо руками, а Дьявол Каресфут стоял к нему спиной и смотрел на умирающий огонь в камине, нервно постукивая золотыми очками по каминной полке. Именно он и нарушил зловещее молчание.

– Ну, Филип, как тебе понравилась моя речь?

Его сын вскинул голову – лицо его было белым как полотно.

– По какому праву, – прошептал он, – ты объявил нас с мисс Ли помолвленными?

– По какому? По своему собственному, разумеется. Ты сам сказал, что вы помолвлены. Я решил, что это больше не должно оставаться тайной.

– Ты не имел права говорить об этом! Я не женюсь на мисс Ли, пойми раз и навсегда – я не женюсь на ней!

Говоря все это, Филип готовился принять на себя удар той дикой фамильной ярости, которая подарила прозвище его отцу – однако, к его удивлению, ничего подобного не случилось. Синие глаза старика лишь приобрели стальной блеск, однако отвечал он спокойно и вежливо.