Рассвет

– Полно, полно, Анжела! – сказал мистер Фрейзер голосом, который должен был бы прозвучать грубовато, но все ограничилось лишь подозрительной хрипотцой, ибо, как ни странно, даже священнику, находящемуся уже за чертой среднего возраста, трудно, когда перед ним рыдает красивая женщина. – Не будь такой глупышкой, я уезжаю всего на несколько месяцев.

При этих словах она немного успокоилась и подалась вперед.

– О! – сказала она все еще сквозь рыдания. – Как вы меня напугали! Как вы могли быть таким жестоким! Куда это вы собрались?

– Я отправляюсь в долгое путешествие по Южной Европе. Знаешь ли ты, что я не покидал эти места вот уже двадцать лет, поэтому я намерен отпраздновать окончание наших занятий отпуском.

– Я бы хотела, чтобы вы взяли меня с собой.

Мистер Фрейзер слегка покраснел, и его глаза заблестели. Он вздохнул и ответил:

– Боюсь, моя дорогая, что это невозможно.

Что-то подсказало Анжеле не продолжать эту тему. Мистер Фрейзер тем временем продолжил:

– Итак, Анжела, я полагаю, что по случаю выпуска из школы принято произносить нечто вроде прощальной речи. Я не собираюсь говорить долго, но хочу, чтобы ты выслушала несколько слов.

Она не ответила, но, придвинув табурет к углу камина, вытерла глаза и села почти у его ног, обхватив колени руками и печально глядя в огонь.

– Ты, моя дорогая Анжела, – начал он, – получила несколько необычное образование, в результате чего после десяти лет упорной работы, которая всегда была интересной, хотя иногда и трудной, приобрела знания, недоступные подавляющему большинству представительниц твоего пола, в то время как любая пятнадцатилетняя школьница могла бы заставить тебя краснеть во многих иных дисциплинах. Например, хотя я и твердо уверен, что ты уже сейчас могла бы рассчитывать на место в университете и быть там одной из лучших в нескольких дисциплинах, в то же время, твои познания в английской литературе стремятся к нулю, и ты довольно слаба в истории. Мы с тобой совершенно пренебрегли обычными женскими дисциплинами – рисованием, пением, рукоделием – что совершенно понятно, ибо здесь я был бессилен, и ты могла руководствоваться только книгами и природным инстинктом, уделяя им лишь то время, которое у тебя оставалось от наших занятий. С другой стороны, твой ум ежедневно насыщался самыми благородными мыслями интеллектуальных гигантов двухтысячелетней давности, и в этом отношении он был бы столь же уместен для образованной греческой девушки, жившей до Рождества Христова, как и для английской барышни девятнадцатого века. Я дал тебе такое образование, Анжела, отчасти случайно, отчасти намеренно. Ты помнишь, как начала приходить сюда лет десять назад – тогда еще совсем малышка – и я предложил тебе учиться, потому что ты заинтересовала меня, но при этом я видел, что ты понемногу дичаешь, умственно и физически. Но, взявшись за твое образование, я был несколько озадачен тем, как его тебе дать. Одно дело – предложить это маленькой девочке, и совсем другое – сделать это. Не зная, с чего начать, я снова взялся за латинскую грамматику, с которой начинал сам, и так, мало-помалу, ты подобралась к программе классического и математического образования. Затем, через год или два, я почувствовал твою умственную силу и большие природные способности – тогда я сформировал для себя план обучения. Я сказал себе: «Я посмотрю, как далеко может зайти женщина, воспитанная в благоприятных условиях. Я буду терпеливо учить эту девочку, пока литература Греции и Рима не станет для нее столь же привычной, как ее родной язык, пока цифры и символы больше не смогут скрыть от нее никаких тайн, пока она не научится читать небеса, как раскрытую книгу. Я научу ее разум следовать тайным путям познания, я буду тренировать его до тех пор, пока он не сможет парить над своими собратьями, как сокол над воробьями». Анжела, мой гордый замысел, неуклонно осуществляемый на протяжении многих лет, наконец, осуществился; твой блестящий ум достиг той планки, которую я ему задал, и в настоящее время ты одна из самых всесторонне образованных молодых ученых, каких я только знаю!

Девушка густо покраснела от такой высокой похвалы и хотела было заговорить, но священник остановил ее движением руки и продолжал: