Рассвет над Киевом

— Так, значит, ты сторонник наказания? — спросил я.

— Да.

— Отдать под суд, так, что ли?

— Зачем под суд? Хватит ареста суток на пять.

Мы отошли от самолетов и сели. В дружеской беседе Лазарев смягчился, но все же продолжал отстаивать свое мнение. Пришлось ему напомнить, что он не так давно поплатился в бою из-за своей ошибки.

— Меня тогда противник наказал. Я за свою оплошность кровью расплатился.

— По-твоему, за любую ошибку все должны жестоко расплачиваться? — спросил Кустов.

— Что вы на меня напали? Не я же виноват в срыве стрельбы. — Сергей, сдаваясь, натянуто улыбнулся. — Пускай Тимоха сам решает. Я тут ни при чем.

— Я считаю, — сказал Тимонов, — для нас всех сознание собственной вины — самое действенное наказание. Механик здорово переживает. Зачем же зря трепать ему нервы? Ошибиться каждый может. Да и ты сам, Сережа, когда летали еще из Прилук, раз так увлекся погоней за «мессершмиттом», что оставил нас, хотя нам было очень жарко. Тебя же за это только пожурили. Забыл?

— Помню такое дело. Уж очень я хорошо тогда присосался к «мессу». Жалко было его упускать.

Беседуя, мы незаметно переключились на разбор воздушной стрельбы.

— Вообще говоря, ты, Тимоха, овладел стрельбой на «пять», — сказал Лазарев. — Особенно ловко ты приспособился сзади подходить к вражеским самолетам при атаке, ну прямо-таки впритык. Я так не могу. Я даже, грешник, позавидовал, когда ты раз у меня на глазах классически снял «лапотника». Короткая очередь — и он, как бочка с порохом, взорвался.

— Тут нужно приноровиться и обязательно учитывать высоту. Чем выше, тем труднее определить расстояние до самолета. Даже цвет его меняется. Если все точно рассчитать, можно любого противника сбить одной короткой очередью.

— Правильно, Тимоха! — подтвердил подошедший к нам начальник воздушно-стрелковой службы полка капитан Рогачев. — Самолет можно завалить не только одной очередью, но даже одним снарядом.

— Это случайность, — заметил Лазарев.

— Нет, — не согласился Василий Иванович, подсаживаясь к нам. — В первую мировую войну французский летчик Рэне Фонк имел больше сотни личных побед. Он летал с однозарядной тридцатисемимиллиметровой пушкой. Выстрел — и самолет противника рассыпался. Маневр и расчет. Его называли «воздушным математиком».

— А наш русский летчик Крутень в первую мировую войну? — напомнил Кустов. — Я о нем еще в детстве читал. Он одной очередью, тремя — пятью патронами, сбивал самолет. А Горовец? — Игорь вопросительно взглянул на Рогачева. — О его методе стрельбы что-нибудь известно?

— Пока ничего.

— Скорее всего, он подошел сзади к «юнкерсам», уравнял свою скорость с противником и давай чесать, — предположил Тимонов.

— Очевидно, так, — подтвердил Рогачев. — Если бы он после каждой атаки отваливал от бомбардировщиков, то ему потребовалось бы для девяти атак не меньше пятнадцати — двадцати минут. За это время противник успел бы несколько раз отбомбиться.

Разбирая свои воздушные бои, мы пришли к единому мнению, что до сих пор еще не все научились хорошо стрелять. Вспомнили, как кое-кто из нас засомневался, когда впервые мы услыхали, что Александр Горовец в одном бою уничтожил девять фашистских бомбардировщиков. Хватит ли на истребителе боеприпасов на столько самолетов? Теперь сами давно уже убедились, что вполне хватит. Только нужно уметь метко стрелять.

К сожалению, опыт Горовца — этого непревзойденного мастера воздушной стрельбы — до сих пор нигде не описан. Очевидно, обстановка на фронте тогда не позволила подробно вникнуть во все тонкости последнего его боя. Так иногда в напряженных делах войны остаются неизученными великие подвиги отдельных людей, заслуживающие специальных исследований наряду с выдающимися событиями военной истории.

8

Раз на раз не приходится. В следующий вылет мы потерпели неудачу. Вернулись мрачные.

— Никто из нас не виноват, — успокаивал командир полка. — Я получил приказание на взлет, когда бомбардировщики были уже над фронтом.

Но слова его не могли утешить. Мы только что видели перепаханные фашистскими бомбами позиции наших войск. Невольно думалось о раненых и убитых.

— Минут на пять раньше, и «юнкерсов» мы бы отогнали, — продолжил командир.

— Да, минут бы пять, — отозвался Лазарев и с раздражением отшвырнул подбежавшую к нему собаку.

— Чем она тебе помешала? — Тимонов недоволен. Лазарев подозвал Варвара и начал его ласково гладить.

— Обидел и самому жалко, — заметил Василяка.

— Собака ведь неразумное существо.

— Ну вот что, — повеселевшим голосом сказал командир. — Хотя сегодня мы, истребители, ничего хорошего не сделали, зато наземные войска здесь, севернее Киева, добились успеха. — Майор предложил вынуть из планшетов полетные карты. Мы на них отметили новые кусочки освобожденной земли на правом берегу Днепра. Все плацдармы значительно расширились.

— Это хорошо! — Тимонов старательно прочертил на карте новую красную линию. — А как дела южнее Киева?

— Да, как? — подхватили летчики. Нам был хорошо знаком этот район: мы воевали там полмесяца назад.

Владимир Степанович заговорил тише: