Рассвет над морем

— Все в порядке, товарищ Николай, — доложил он, — гудок через две минуты. Минут через пять ребята начнут собираться. Присаживайтесь к столу и выпейте пока чайку. С точки зрения конспирации это совершенно необходимо, так как в чайной люди только то и делают, что пьют чай. Не менее важно это и по соображениям охраны здоровья граждан рабоче-крестьянской республики, пусть временно и лишенных права на легальное существование на своей собственной земле, тем более возможности заботиться о своем здоровье. Я уверен, что сегодня вы еще не успели выпить чаю.

Ласточкин улыбнулся.

— Спасибо, Арон! Законов конспирации я придерживаюсь свято, поэтому обязательно побалуюсь кипяточком. К тому же, признаюсь, сегодня еще не завтракал, а настоящий чай последний раз пил еще позавчера вечером.

В чайной никого не было, и Ласточкин направился к столу, стоявшему в глубине комнаты, поближе к задней двери, через которую в случае тревоги можно было выскочить на задний двор, а оттуда — в соседний. Арон остался у порога за небольшой конторкой. В чайной Арона Финкельштейна был установлен оригинальный порядок, удобный для посетителей, спешивших на работу, и для подпольщиков, приходивших на явку. Здесь каждый сам себе наливал чай, пил сколько захочет, а выходя, платил рубль «с пуза». Таким манером хозяин имел возможность обслуживать посетителей чайной без помощи какой-либо прислуги: никому не удавалось увернуться от всевидящего хозяйского ока и выйти из чайной, надувшись чаю нашармака, а каждому подпольщику, давая сдачу, Арон мог сообщить все необходимое.

Чайная занимала довольно просторный, но с низким потолком зал — раньше это был склад одного из контрагентов завода Гена. Поперек зала стояли длинные тесаные некрашеные столы с такими же скамейками, на небольшом столике в глубине пыхтел огромный жестяной самовар, ведер на десять, — в таких самоварах вываривают белье в сиротских домах, дешевых прачечных и земских больницах. Вокруг самовара выстроилась целая батарея блестящих кружек, сделанных из консервных банок.

Ласточкин налил из самовара кипятку, плеснул густой заварки из огромнейшего чайника и даже крякнул в предвкушении наслаждения. Затем он бросил в кружку крупинку сахарина и, обжигая пальцы, поставил ее на стол перед собою.

— Возьмите ржаной сухарик! — крикнул Арон от двери. — В ящике, под самоваром.

— Спасибо! — ответил Ласточкин. — Здорово придумано: сухарик хрустит на зубах, и создается полное впечатление, что пьешь вприкуску! Ваша фирма, Арон Финкельштейн, вне всякой конкуренции.

Он с наслаждением отхлебнул кипятку, обжигая язык и губы.

Раздался гудок.

Не успел Ласточкин допить и первую кружку, как в чайной начали появляться люди.

Они входили один за другим, в засаленных рабочих комбинезонах или в фуфайках, с выпачканными лицами, — пришли прямо от станков, торопливо на ходу вытирая ветошью руки. Обеденный перерыв длился только час — надо было успеть поесть, поить чайку, да и вздремнуть с полчасика. Но сегодня вместо обеда придется обойтись одним кипятком с сахарином. Зачем собрали, о чем будут говорить — заранее никто из рабочих не знал.

Каждый входивший бросал на Ласточкина, сидевшего в углу, любопытный и пытливый взгляд. Его лицо было незнакомо им, но если их собрали и Арон-командир — около дверей, значит так надо. Каждый брал кружку, наливал чаю и присаживался к какому-нибудь столу.

— Все? — спросил Арон, когда за столами набралось двенадцать человек. — Приятного аппетита! Можно начинать.

Тогда Ласточкин, не поднимаясь, заговорил из своего угла — негромко, но так, что слышно было всем:

— Товарищи!

На мгновение он остановился. Он волновался. Большевик-подпольщик в Одессе еще не мог открыто выступать перед широкими массами, даже перед рабочим, пролетарским коллективом: в городе, захваченном интервентами, где господствовали социал-угодники, повсюду за спиною стояли шпионы. Конечно, с этими товарищами он мог говорить открыто: перед ним сидели лучшие представители славного одесского пролетариата, партия вобрала их революционную энергию в свое русло, партия вела их — коммунистов и беспартийных. Можно было не сомневаться в преданности каждого из них делу пролетарской борьбы. Но…