Рассвет над морем

Григорий Иванович запрашивал, как лучше поступить: пусть идет Жила через Днестр, на румынскую сторону, или лучше оставить его в отряде, формируемом Григорием Ивановичем? Дело в том, что Жилу хорошо знают и любят в селе. Собственно анатольевские крестьяне и послали его разыскать большевистских руководителей и сообщить им, что они хотят организовать у себя в селе отряд Красной гвардии или Красной Армии и бить Антанту.

— Превосходно! — сказала Галя. — Передан Григорию Ивановичу, чтобы мелких диверсий не производил, сил не обнаруживал. Тайно организуя группы в каждом пункте, пусть проводит с людьми военные занятия, накапливает силы для создания в этом районе отряда штыков в пятьсот и сабель по возможности. Крестьянина Жилу надо пока задержать. Я запрошу Ревком о селе Анатольевке, и мы передадим специальные указания, когда ты придешь в другой раз. А пока пусть Григорий Иванович присмотрится к Жиле. Если он окажется надежным, то ему надо будет возвратиться в свое село и вывести из него боевую группу, чтобы влить ее в отряд Григория Ивановича… Вот так! Ну, а что случилось с тобой в Беляевке, когда ты возвращался?

— Понимаете! — сразу же загорелся Сашко, наконец, дождавшись, когда можно будет заговорить о «самом главном». — Иду это я, значит, по дороге, приближаюсь уже к Беляевке, вдруг как поднимется над селом дым, как загремят вдруг пушки, как затрещат пулеметы…

— Погоди, погоди! — перебила его Галя. — Какой дым? Какие пушки? Какие пулеметы? Разве там бой?

— Да бой же, бой! — У Сашка даже глаза засверкали, и он соскочил с ящика, на котором сидел. — Огромный бой! Они бьют из пушек, а наши выставили пулемет, а они бросили одну цепь, потом другую, а наши…

— Погоди! — опять перебила Галя встревоженно. — Я ничего не понимаю. Кто «они»? Кто «наши»?

— Ну, «они» — французы! — Сашка брала досада, что Галя такая недогадливая. — А «наши», конечно, наши: беляевские, рабочие станции и крестьяне — те самые, про которых Григорий Иванович говорил, что они хоть завтра готовы. Так они уже сегодня…

— Боже, какой ужас! — Галя даже схватилась за голову. — Ну, и их, конечно, французы разгромили… и…

— Погромили… — горько признал Сашко. — Ой, как погромили! Хаты попалили, а улицы просто завалены трупами… Там и дети, и женщины… Плач стоит над селом! Но рабочие станции и крестьяне из села, которые уцелели, отошли вдоль лимана на Тирасполь… Говорят, что будут искать отряд матроса Ивана Голубничего…

Галя сидела совсем расстроенная, сжав голову руками, и Сашко замолчал на полуслове. Он ожидал совсем другой реакции: восхищение Гали беляевскими героическими событиями, радости по поводу того, как народ пылает ненавистью к оккупантам. А Галя… Сашко молчал, хотя о своих собственных переживаниях — о том, как он пробивался во время боя через село, как несколько раз чуть не погиб от шальных пуль и как еле удрал от черных солдат, которые даже погнались было за ним, — он так еще и не рассказал.

А произошло в Беляевке следующее. Григорий Иванович после бесед с рабочими водопроводной станции вынес справедливое суждение, что настроение здесь боевое и трудно сдержать желание рабочих броситься в бой против оккупантов. Во время беседы ему — а у него и у самого чесались руки скорее начать боевые дела — пришлось долго уговаривать их не выступать преждевременно, пока он не получил заверения беляевцев в том, что они будут ожидать сигнала из Одессы. С тем он и двинулся дальше, на Маяки. Но через два-три дня, после того как Котовский навестил Беляевку, в село приехал отряд деникинцев-фуражиров и начал отбирать у крестьян хлеб и овес. Крестьяне фуража не дали, а фуражиров убили. Французы немедленно выступили, чтобы усмирить бунтовщиков. Но крестьяне, вооружившись чем попало, встретили их в боевом строю и окружили. Офицеров повстанцы перебили, а черных солдат отпустили, еще и угостили их — кто чаркою самогона, а кто и закускою после чарки. Сенегальцы ушли, распевая свои непонятные, негритянские песни, но через час или два по селу внезапно ударили пушки: из Одессы подкатило несколько броневиков, а за ними — отряды французов, белополяков и деникинцев. От артиллерийских снарядов село загорелось с четырех концов, а крестьян карательные отряды сжали тесным кольцом и начали расстреливать из пулеметов. Тогда не выдержали и рабочие на станции и выкатили свой припрятанный пулемет. Начался настоящий бой. Он был жестокий, но короткий; под натиском значительно превосходящих сил вооруженная часть крестьян и рабочих отступила к реке, остервеневшие каратели ворвались в село, подожгли хаты, а женщин и детей, оставшихся в селе, согнали на площадь, вешали и расстреливали из пулеметов…

Галя слушала Сашка и тихо плакала. Гале давно хотелось заплакать — еще после сообщения о падении Херсона и о зверствах французов и греков на улицах города. А теперь еще Беляевка! Галя не выдержала. Столько народу гибнет!..