Рассвет над морем

Бенгальцы развели штыки, и делегаты один за другим прошли. Офицер шел сзади, последним, по-старчески шаркая подошвами. Так взошли все по внутренним лестницам — широким, просторным, устланным дорогими пушистыми персидскими коврами. Затем пошли анфиладой покоев — по вылощенным паркетам, среди мраморных скульптур, под огромными картинами в тяжелых позолоченных рамах. Двери по очереди бесшумно открывались навстречу, у каждой двери стояло два часовых, и все это были бенгальцы в чалмах, все будто на одно лицо — очевидно, подобранные для английской колониальной гвардии из какого-то одного племени великанов.

Залы дворца были залиты ярким светом; ставка командующего освещалась электричеством от походной динамомашины.

В большом зале, приспособленном сейчас под столовую, офицер вышел вперед и предложил делегатам подождать.

Посреди зала стоял тяжелый ореховый стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью. На столе, сервированном лишь на четыре персоны, были расставлены различные закуски и много бутылок с вином — генерал, вероятно, как раз собирался ужинать.

Офицер прошел в дверь, находившуюся в глубине, делегаты остались в столовой одни.

Шурка Понедилок шутливо вздохнул.

— С утра крошки во рту не было! — Он озорно поглядел на стол с закусками и выпивкой. — Может, генерал компанейского характера и предложит по рюмочке? Какой будет ему наш ответ, товарищи?

— Не гуди! — угрюмо отозвался старик Птаха, однако и сам, взглянув на бутылки, заметил: — А наклейки какие чудные, и золотые все! — Он пригляделся к высоким тонким и низеньким пузатым бутылкам с ликерами и винами.

— Не гуди, Петр Васильевич! — теперь уже его оборвал Никодим Онуфриевич и тяжело вздохнул, не отрывая глаз от бутылок.

Александр Столяров тихо засмеялся. Он тоже хотел что-то сказать, но в эту минуту дверь отворилась и вошел офицер.

— Генерал просит войти парламентеров.

Делегаты вошли.

Это был кабинет. Генерала в кабинете не было. Два офицера — одни во французской форме, другой в американской — сидели по эту сторону большого кабинетного стола в глубоких кожаных креслах. На втором, большом столе, стоявшем в стороне, у окон, покрывая всю его поверхность, лежала развернутая огромная карта.

Александр Столяров взглянул на нее. Это была не карта, это был план Одессы. Синими и красными линиями и стрелками были обозначены кварталы города. Очевидно, красные линии обозначали позиции рабочих дружин.

Шурка прошептал, обращаясь к товарищам:

— Вот этот — Фредамбер, а тот, черный и толстый, американец Риггс…

Дверь в глубине кабинета открылась, и в комнату вошел высокий, осанистый, с седой шевелюрой человек в форме французского генерала. Это был д’Ансельм.

Генерал сразу же подошел к столу, остановился и, опершись о него обеими руками, немного подался корпусом вперед.

— Здравствуйте! — промолвил он, окидывая всех быстрым и высокомерным взглядом.

Александр Столяров ответил:

— Здравия желаю!

Шурка Понедилок:

— Мое почтение!

— С кем имею честь? — спросил генерал.

Александр Столяров вышел вперед и сказал:

— Мы делегация от Совета рабочих, матросских и солдатских депутатов города Одессы.

Генерал поднял одну бровь и стоял молча, опершись обеими руками на стол. Фредамбер и Риггс сидели. Выдержав паузу, генерал опустил бровь и сказал:

— Прошу прощения, но мне не было известно, что в городе существует Совет.

— Жаль!.. — выскочил было Шурка, но сразу же смолк под взглядом старого Птахи.

Александр Столяров улыбнулся и сказал:

— Это не делает чести вашей разведке, генерал. Совет рабочих депутатов существует в городе Одессе с марта месяца тысяча девятьсот семнадцатого года. Две недели тому назад трудящиеся Одессы его переизбрали, как и положено по конституции… — Александр Столяров снова улыбнулся и добавил: — Под вашим высоким покровительством… но нелегально.

Никодим Онуфриевич с восхищением поглядел на сына: черт побери, он никогда и не думал, что его Сашунька такой тонкий дипломат, так свободно держит себя с аристократами и может так врезать самому французскому генералу!

Полковник Фредамбер быстро произнес:

— Генерал, конечно, шутит. Нам хорошо известно все, что делается в вашем Совете.

Галя быстро перевела.

Генерал выслушал ее внимательно, словно проверяя точность перевода и пристально разглядывая ее миниатюрную фигурку.

— Сколько вам лет, мадемуазель? — спросил он вдруг с улыбкою.

Галя пожала плечами и ответила:

— Двадцать три.

— Скажите! — удивился генерал. — А я бы не дал вам больше семнадцати. Ну, восемнадцати…

Галя не перевела этих его слов, и товарищи вопросительно смотрели на нее.

— Он спрашивает, сколько мне лет, — сказала Галя и покраснела.

Генерал добавил изысканным тоном:

— Вы так молоды, так хрупки, но — уже секретарь Военно-революционного комитета! Удивительно! Нет, правда, — обратился он к Фредамберу и Риггсу, — русские — это удивительные люди!

Фредамбер тоже задал вопрос:

— Разве в вашем Военно-революционном комитете не нашлось… революционеров из военных, которые бы взяли на себя такие, гм… специфически мужские обязанности? Наша разведка…

Галя стала переводить, но Столяров перебил ее, не дослушав: