Рассвет над морем

Одесские коммерсанты и предприниматели рвали на себе волосы. Если столько полиции и войска — гетманского, добровольческого, белопольского, еще какого-то там — не могут установить порядок и гарантировать безопасность, если эти обнаглевшие рабочие не боятся бастовать под самым носом у миллионной, быть может, армии Антанты, — что же тогда в мире может гарантировать спокойную жизнь коммерсанту и промышленнику, кто же поставит на место рабочих-большевиков?

Где, наконец, эта чертова Антанта, где обещанный десант? Что себе думает консул Энно в своей роскошной резиденции?

В каждом особняке на Французском бульваре или на улице Маразли, в каждой даче на Фонтанах или в Аркадии, в каждой фешенебельной квартире сановного чиновника, фабриканта или купца, в конторах одесских дельцов и салонах заезжих деятелей всероссийской контрреволюции — царил переполох.

Не меньший переполох царил и в «петербургском» модном ателье «Джентльмен», которое только что, всего несколько дней назад, открылось в помещении на Ришельевской.

Владелец ателье, он же главный закройщик, шустрый, вертлявый мосье Николя, сделался, казалось, еще подвижнее и вертлявее. Когда открывалась дверь и в роскошный салон заходил не частый сегодня клиент, — а клиентов с первого же дня открытия повалило в шикарное петербургское ателье более чем достаточно, — Николя бросался клиенту навстречу, хватался за голову и, ероша волосы, восклицал:

— Ваше сиятельство! Ваше высокородие! Ведь они нас без ножа режут! Когда же доблестное офицерство добровольческой армии приберет к рукам этих бунтовщиков, эту чернь? Когда же наши верные союзники сжалятся над муками несчастных обывателей? Вы, ваше сиятельство, на примерку? Один момент! Эй, кто там! Брюки его сиятельству!

Но их сиятельство в большинстве случаев от примерки отказывалось и только мрачно справлялось, раскроен ли уже материал. Если бостон, диагональ или шевиот еще не были раскроены, их сиятельство, облегченно вздохнув, просило завернуть отрез и от заказа своего отказывалось: кто его знает, что будет дальше, а в наше, знаете, время отрез на костюм, да еще добротного английского сукна, ценность, сами понимаете, немалая…

И их сиятельство, подхватив материал подмышку, поскорее направлялось к двери.

Мосье Николя бежал за сиятельством вдогонку до самых дверей, даже за дверь, прижимал руки к груди, умолял, взывал к совести и к богу, высказывал горячую надежду, что все будет хорошо и напасть эта минует — американский президент Вильсон не допустит сюда большевиков! Но все было напрасно: десятки клиентов поторопились еще с утра отменить свои заказы.

Некоторые из клиентов — более доброжелательные и человеколюбивые — давали совет и самому мосье Николя:

— А вы бы тоже того… подумали о своих перспективах… Очень возможно, что придется ехать дальше… Во всяком случае, подумайте хотя бы о вывеске… «Джентльмен», «мосье Николя» — этим архаровцам, большевикам, может, знаете, и не прийтись по вкусу… Вы же, мосье Николя, не иностранец, не француз какой-нибудь. Вероятно, попросту Николай… русский?..

— Николай Иванович! К вашим услугам. Истинно русский, патриот. Это, знаете, только название фирмы… Так сказать, стиль духовного аристократизма… Вы не думайте, мы люди просвещенные, разбираемся во вкусах и тонкостях высшего света…

— То-то и оно… Имейте все-таки в виду, Николай Иванович…

И двери за добросердечным клиентом закрывались.

Двери закрывались, и главный закройщик мосье Николя оставался со своими мастерами и подмастерьями.

Тогда он переставал взывать к богу, совести и престижу американского президента Вильсона, возвращался к столам, за которыми сидели без дела портные, так как и они должны были бастовать, и продолжал прерванную приходом посетителя речь: