Рассвет пламенеет

— Пошли, значит? — спросил Пересыпкин.

Симонов выпрыгнул из траншеи. Через несколько шагов, когда почти приблизились к окопам, он приказал:

— Пересыпкин, ракеты — сигналь!

— Есть ракеты!

К небу взвились оранжевые сполохи. Симонов опрометью рванулся наискосок. Пересыпкин, подскакивая, бежал рядом. Из окопов, из траншей, от угрюмых гор до горизонта на север поднялась могучая советская пехота. Ощетинившись штыками, живая лавина шквалом рванулась к зловещей высоте.

В отдалении Пересыпкин узнал Рождественского, бежавшего впереди второй роты. Взблески снарядных разрывов отдалялись в глубину обороны противника. Артиллерия уступала пехоте вражеский передний край. Но неожиданно по гвардейцам в упор ударило орудие. Снаряды шарахнулись у самой земли. И бег замедлился, люди почувствовали, как сухим дымным жаром задышала земля.

— Впере-ед! — вскинув автомат, закричал Симонов. — Вперед!

Загрохотали гранаты. Где-то за окопами тоскливо защелкал пулемет. Сквозь шевелящийся багрянец дыма Пересыпкин увидел, как впереди из орудийного жерла метнулось страшное жало огня.

— Танк! — закричал он. — Танк!

Где-то близко загудел голос бронебойщика Серова:

— Закопанный в землю танк! Ложись, Филька!

В автоматном треске один за другим раздались три выстрела из противотанкового ружья. Орудие смолкло. Но из серой громады, от ее боковой выпуклости продолжали вспыхивать бледные огоньки пулеметных очередей.

У Пересыпника пронеслась страшная мысль: «Убьют Андрея Ивановича!». Тело его напряглось, и сердце налилось злобой. Он покатился к танку, навстречу свинцовой струе, неудержимо впиваясь взором в серую броню. «Успеть бы, только бы успеть!..» — мелькнуло в голове.

А позади и по сторонам все нарастал грохот. Из вражеских траншей и окопов взлетали комья пламени. И крики, и человеческий стон точно повисли в воздухе, не находя места, где опуститься.

«Скорей, скорей…» — Пересыпкина щипнуло за плечо. Почувствовав боль, он жадно вдохнул воздух. Резануло в бок. «Вот уже близко. Только бы сердце не разорвалось!» — подумалось ему. И наконец, последний изо всех сил отчаянный прыжок. «Успел, замолчишь ты, гад!..».

Напрягая остаток сил, Пересыпкин вскинул руки и повалился грудью на замасленный борт, животом прикрывая дуло дрожащего от стрельбы пулемета.

— Полный, самый полный вперед! — прогремел Серов, рванувшись с автоматом ко второй линии вражеских окопов. — Ружьишко тащи, Филька!

Навстречу сверкнули вспышки ручного пулемета. Над головами свистнули пули — свистнули затем ниже — это уже были винтовочные.

— Ракету! — обронил Симонов, оглянувшись. Пересыпкина рядом не оказалось. «Положат людей!» — мелькнула мысль.

Но вот третья рота понеслась вперед. Опасаясь замешательства, Симонов рванулся и сам, обгоняя солдат. Оглянувшись, он вскрикнул:

— Быстрей!

Мельком он увидел залегшего бронебойщика Рычкова, на ходу приказал ему:

— По пулемету!

Почти в тот же миг грянул выстрел противотанкового ружья. Тяжелое, страшное отстукивание вдруг оборвалось, пулемет захлебнулся. Симонова подгоняла настойчивая мысль: «Быстрей, быстрей!..». догнав Метелева, он крикнул:

— Забирай правее снарядных воронок, Метелев! Правей — значительно…

— Хорошо, я вижу… — откликнулся тот.

Но внезапно будто отпрянул грохот стрельбы и взрывов, отхлынули темные волны чада и пыли. Тяжело дыша, Симонов остановился.

— Н-ну, — с трудом проговорил он, взглянув в потное лицо Метелева. — Взяли! Поломали к чертовой матери их оборону, вот что!

— Вперед надо, товарищ майор.

— Держи! — закричал пожилой гвардеец, показывая автоматом на запад. — Они удирают, смотрите!

— Принимайте решение, товарищ гвардии майор, — произнес Метелев настойчиво. — Ведь в самом деле удирают!

— Сидящих в окопах бить было легче, чем в поле ловить, когда они спасаются от смерти, — с усмешкой заметил Симонов. — Приводите роту в порядок, Метелев. И двинемся… Да россыпью чтоб…

Под ногами зашуршала трава. Навстречу подул трепетный ветер. Солнце, опускаясь все ниже, красноватыми лучами ложилось на желто-серую стерню пшеницы. Несмотря на усталость, Симонов чувствовал себя словно в канун большого праздника. «Сдвинули мы их!.. — думал он, идя позади рот. — Сдвинули с высоты…».

Симонова догнал Мельников. Трудно перевел дыхание, сказал:

— Отвоевался наш комиссар, Андрей Иванович.

Симонов вздрогнул и остановился:

— Как… отвоевался? — спросил он так тихо, что еле расслышал собственный голос. — Убит?

Мельников опустил голову:

— Он жив, но такое случилось… Комиссар навалился на офицера, чтобы взять живым. Это в траншее произошло. А тот под собой взорвал гранату. Сами понимаете, — пламя, взрыв. Рождественского увезли в тыл. Он ничего не видит.

— Я должен продвигаться вперед, Метельников, — сказал Симонов. — Возвращайся к месту боя. Нашего Пересыпкина нет… Не знаю, что с ним. Разыщи. Эвакуируй раненых.

XXV

Как ни тяжело было Магуре видеть Рождественского в таком состоянии, она говорила с ним спокойно.

— Вы говорите, что это временное явление… Но долго ли так будет? — спросил Рождественский.