Рассвет пламенеет

Думы о семье не покидали Рождественского нигде. И всякий раз, как только он мысленно пытался представить себе ту обстановку, в которой сейчас могла находиться его жена, становилось мучительно-тревожно.

— Андрей, ты спишь? — повернувшись лицом к Симонову, тихо спросил он.

— Нет, только дремлю. А что?

— Да вот думаю, как мы тут завтра… Лес да горы, да всякие лабиринты. И ты говоришь — новые условия… Но ведь новы они — условия — и для немцев. Засели в обороне. Только здесь им не то, что в ровной степи. Где-нибудь да проморгают!

— Ну, слушай, на это нам не очень-то надо полагаться, — ворчливо возразил Симонов, — проморгают! На лопатки Клейста не разложишь — раз-два и готово! Придется отчаянно драться, потому что выход наш на стратегические просторы — мешок для него. И он же прекрасно понимает это.

— Как ты думаешь, куда Клейст потащит свои основные силы?

— На Ростов — там закрыта ему дорожка, — подумав, сказал Симонов. — Пока что, очевидно, будет отступать на Краснодар. И держаться за него станет всеми силами и средствами. Наш корпус они будут стараться из гор не выпустить, чтобы не мешал ему отступать до Новороссийска. А там думает, наверно, с духом собраться дыры залатать. Они все еще, наверно, верят, что удастся «очухаться» после разгрома под Сталинградом и на Кавказе.

— А дальше?

— Ну что Клейст станет делать дальше, об этом спросить еще не у кого. Давай-ка спать.

Рождественскому, однако, не хотелось спать; мысль о том, что победа советских войск на Кавказе явится чем-то решающим, очень большим в его личной жизни, никак не покидала его. Он страстно желал приблизить эту победу, не очень утомляя себя размышлениями о том, что он лично отдаст за нее.

XXXVI

От непрекращающегося поскрипывания шагов на затвердевшем и как бы приглаженном за ночь снегу, от говора подходящих новых и новых батальонных колонн, а также от беспокойно посвистывающего холодного ветра Петелин, ставший уже старшим лейтенантом, совершенно потерял потребность во сне. Впрочем, уже близился рассвет. Он поэтому решительно выбрался из-под плащ-палатки и присел на полено, протянув ноги к костру. Потом достал кисет с табаком, не спеша закурил.

Думая о предстоящих боях с противником, Петелин не испытывал ни малейшего чувства страха; взлохмаченную чубатую голову не посещали мысли о том, что сегодня или завтра его могут убить или больно ранить.

Петелин видел, что не спит он уже не один, и понимал, что солдаты искоса поглядывают на своего командира, и то выражение, которое могло сейчас быть на его лице, несомненно, могло отразиться на их боевом духе. Он, однако, не привык, да и не умел рисоваться, — и ни к чему ему это было, потому что он в самом деле никогда не падал духом. Напротив, казалось, что чем больше были трудности, тем веселее ему было. И сейчас он думал о том, как сделает первый выстрел первым, пусть только увидит какого-нибудь гитлеровца на этом клочке советской земли, который уже сделался родным и близким ему.

Но одна мысль все же заставляла Петелина ощущать легкий озноб. Она не была связана с опасностью для самого себя. Чувство ответственности за вверенных ему людей заставляло его мучительно искать путь победы и наименьшими потерями.

— Ты чего всполошился так рано? — спросил Бугаев, тоже проснувшийся от шума на дороге и тоже подсевший на полено у огонька.

— Вот сижу, слушаю ветер и думаю думу.

— Ух ты, прямо Чапай! — засмеялся Бугаев и толкнулся плечом в плечо Петелина. — Интересно, о чем же?

— Ты знаешь, Павел, — будто продолжая какую-то свою мысль, заговорил Петелин, — как мне кажется, драку за Горячий Ключ и участь немецкой обороны скорее всего решит мужество солдат. Сумей мы выйти к ним в тыл, да пусть кто-нибудь из них крикнет: «отрезаны!». Про Сталинград они отлично помнят. А тут, и в самом деле, ливнем бы по ним из ручных пулеметов, автоматов!.. С тыла бы вихрем, душа с них вон!.. Верно я говорю?

— С точки зрения лихого кавалериста — верно, но мы пехота! А как пехоте зайти противнику в тыл, вот это вопрос.

Этого и сам Петелин не знал. Он встал, застегивая шинель, отошел от костра. «В кавалерии я служить не служил, но хватку их знаю, — думал он. — У наступающих всегда больше шансов прорваться, чем у обороняющихся воспрепятствовать этому прорыву… Еще если учесть нашу решительность… Гитлеровцы, сидя в изнурительной обороне, могут на мгновение и ослабить внимание. Но мы-то ни на секунду не позабудем, что во что бы то ни стало должны захватить этот Горячий Ключ. Только предварительно необходимо понаблюдать за ними хорошенько. Выйдем, если пожелаем, и в тыл к ним».

Лагерь просыпался и постепенно оживал. Подъем, правда, не сопровождался обычной суетой и торопливостью, как на марше, потому что все еще продолжалось сосредоточение гвардейского корпуса. Одни из ранее пришедших частей ожидали приказа, расположившись на том же плато, что и батальон Симонова, а другие только подходили.