Рассвет пламенеет

В двухстах метрах от траншеи еще недавно виднелись кусты, чуть колеблемые ветром. Теперь впереди все исчезло во мраке осенней ночи. Траектории трассирующих пулеметных очередей, посылаемых с обеих сторон, скрещивались, зарывались в низких облаках и меркли. Глухое постукивание станковых пулеметов вновь повторилось. Изредка взрывались мины, тогда испуганно отзывалось эхо, тьма пронизывалась короткими колючими взблесками. Иногда все затихало вокруг. Безмолвие сжимало сердце, разбегались мысли. Тысячи людей, притаившихся в траншеях, прижавшись к сырой земле, с напряжением ждали вражеской атаки. Вряд ли кто-либо спал в этот час.

— Слышь-ка, а? — баском говорил пулеметчик Чухонин за поворотом в траншее. — Немцу, знать, веселей становится, ежели он пошвыряет железом?

В траншее раздался легкий смех. Донесся шорох одежды, тихое покашливание в темноте.

— Надо же ему раскидать мину, — серьезно ответил Женя Холод. — А то как же! Вот и лупит по чем зря. А все в свет божий!

— Оно, конечно, так, — согласился Чухонин. — Рассуди-ка: завтра опять погоним — не будут же они средства такие оставлять нашему брату. Только напрасно все это делается.

— Что напрасно?

— А вот то! Шел бы уж он восвояси подобру-поздорову. — Чухонин некоторое время помолчал, потом произнес твердо: — Все равно же попрем поганца!

Из тьмы послышался голос:

— Передать по траншее: комиссара на КП!

Выскочив из траншеи, Рождественский отряхнулся, подтянул ремень, поправил на плече портупею и крупным шагом направился к КП батальона. Его догнали политрук Бугаев и Петелин.

— Имею вопрос: какая причина ночного слета, товарищ гвардии капитан? — обратился Петелин, очутившийся рядом. — По какому случаю майор Симонов созывает нас?

Рождественский не видел выражения лица лейтенанта, но чувствовал его дыхание.

— Майор попросит у вас извинения за беспокойство в неурочный час, — иронично ответил Рождественский.

— Нет, я серьезно.

— А я разве шучу?

Идя на некотором расстоянии позади Рождественского, Петелин продолжал, обращаясь к Бугаеву:

— Любит старик поворчать, а днем ему некогда!

— Помолчи ты, ей-богу! — отмахнулся Бугаев.

— Нет, ты послушай. Бывает у него такая потребность. Это вроде крапивницы. Чтобы облегчить зуд, сейчас он прочешет нам спины. Зачем ему вызывать нас?

Шли дальше молча, поднимаясь на курган с вершиной, выжженной солнцем. Изредка по сторонам падали мины. Но вдруг позади грохнули шесть взрывов. Рождественский повернулся лицом к переднему краю.

— Это их «ишаки», черт бы их подрал! — зло проговорил Бугаев.

— «Ишак», конечно. — Рождественский с затаенным дыханием ждал повторения взрывов. — И это в расположении вашей роты. Вы хорошо проверили, как окопались ваши люди?

— Кажется, все, как положено, но…

— Что там «но»! — оборвал Петелин политрука. — Сами понимают. Они не нуждаются в нашей заботе.

За лысым курганом, путаясь во тьме, фыркала автомашина. Из ее фар вдруг по низу скользнул ярко-золотой сноп света. Из тьмы донесся угрожающий окрик:

— Фары! Фары закрой!

Машина затихла. Чей-то надтреснутый тенор прозвучал в тишине:

— Но-но-о! Холера! Н-но! Куды-ы ты, провалилась бы, проклятая! Н-но! Ох ты, милая, н-но!

Когда Рождественский и Бугаев с Петелиным вошли в обширную, прикрытую сверху брезентом, землянку комбата, все офицеры батальона уже были здесь, и Симонов вел беседу.

Внезапно вошел связной Пересыпкин и доложил:

— Машина с боеприпасам. Так что кухни тоже пришли, товарищ гвардии майор.

— Повара мне, повара старшего позовите! — скороговоркой приказал Симонов.

Пересыпкин выскочил и исчез во мраке. Симонов, потирая ладонь о ладонь, некоторое время молчал, рассматривая свои руки. Рождественский присел в углу землянки.

— Безусловно, ротный все должен видеть, — продолжал комбат прерванную беседу. — Но разве означает это, что командир должен быть впереди? В первых рядах ему видна горстка, а остальные у него позади! Как же тогда он будет управлять людьми?

В землянку спустился Митрошин, старший батальонный повар. С особым фасоном разворачивая пальцы сжатого кулака, поднесенного к белому колпаку, почти не шевеля губами, он доложил:

— Сержант Митрошин явился по вашему приказанию!

Симонов продолжал всматриваться в чистенькое лицо Митрошина. И все увидели, как на висках у командира вспухли жилы.

— Еще раз опоздаешь с обедом — на себя пеняй! — угрюмо проговорил он.

— Разрешите доложить?

— Людей накорми, потом будешь докладывать.

— Разрешите идти?

— Идите.

Митрошин лихо повернулся и исчез во тьме. Вслед за ним вышел и Рождественский, чтобы попробовать ужин.

Симонов медленно скрутил цигарку. Ему хотелось чтобы комиссар сейчас присутствовал здесь. Но Рождественский задержался у кухни.

Симонов взглянул на командира третьей роты старшего лейтенанта Метелева.

— Вот я спрошу старшего лейтенанта, почему он устроился между огневых точек своей роты? — Метелев встал, опустил по швам руки. — Разве так вас учили в пехотном училище? Вы старшине, что ли, поручили управлять ротой?

— Мы же тогда располагались в окопах противника, товарищ гвардии майор.

— А если бы их не было?

— Отрыли бы сами, — ответил Метелев, чуть отступив назад.