Рассвет пламенеет

Под вечер Симонов вернулся на командный пункт батальона. К нему подошел человек в гражданской одежде. Он держался с такой уверенностью, что Симонов невольно им заинтересовался.

Это был парень невысокого роста, кряжистый, круглолицый, давно не стриженный и не бритый. Он глядел уверенно, улыбаясь открыто и смело. Светлые глаза его показались знакомыми Симонову. По выправке этого человека он сразу признал солдата.

— Разрешите, товарищ гвардии майор? — обратился парень, вскинув к картузу ладонь.

— Да. В чем дело? — с любопытством спросил Симонов.

— Рядовой Рычков прибыл для дальнейшего продолжения службы.

— Рычков?! — изумленно переспросил Симонов. — Ты Рычков? Разведчик, что с комиссаром?..

— Я, товарищ гвардии майор, — смутившись, подтвердил Рычков. — Прибыл вот…

— А где же комиссар? Ну, здравствуй, Рычков! Почему же один?

Поняв беспокойство Симонова, Рычков заявил:

— У нас все в порядке. А комиссар в штабе дивизии.

— А Кудрявцева?

— Ее оставили там, — кивнув головой к фронту, сказал Рычков. — И радист с нею, двое их осталось. А мы вернулись.

— Пересыпкин, водки, закуски!

— Есть — водки, — откликнулся связной. Он выглянул из окопа, узнав Рычкова, проговорил: — Ух, мало тут, — и метнулся в окоп, крикнув: — Сейчас будет генеральская!

Подступив ближе, Симонов спросил:

— Н-ну? Как же он, комиссар наш?

— Борода — во! — засмеялся Рычков. — Усы!

— Ты был с ним в песках?

— Нет, я оставался в Ищерской. Они с Леной… Возвращались у берега, около Терека. Карася же схватили — знатный, видать.

— Какого карася?

— Офицера. Группа их в секрете сидела, а мы с тыла… Скрутили одного. Других — тех пристрелили.

— Живого приволокли?

— Живого. Ох, и брыкался он сперва! У нас чуть-чуть не отобрали пленного.

— Кто? Немцы?

— Нет, из другой дивизии повстречали. Капитан доложил, кто мы, — не верят. Так нас и пригнали под конвоем вместе с пленным. А в нашем штабе извинились. Полковой комиссар Киреев здорово ругал их.

II

Утром с юго-востока показалась черная туча. Пониже солнца она наплывала от Грозного, далеко простираясь в сторону гор и к северо-востоку в буруны. Солнечные лучи еле пробивались сквозь сплошную муть, а полем все приближалась и приближалась огромная, глазом неохватимая тень. Стало сумеречно. Сквозь эту необыкновенную тучу солнце проглядывало, как накаленный красный кирпич.

— Странная туча, — удивленно сказал майор Беляев. — В жизни не видел такой тучи.

Подполковник Василенко хотя и знал, что это не туча, а копоть от горящей нефти в Грозном, не ответил майору, не сказал, что немцы бомбили город. Он думал в эту минуту: «Представить не трудно, что там делается сейчас. Восемьдесят шесть самолетов сразу!..». Обернувшись к Беляеву, он с просил:

— Рождественский проснулся?

— Беседует с полковым комиссаром.

— А как самочувствие господина фон Эгерта?

— Не спал всю ночь напролет, спрятал физиономию в ладони, сидит, покачивается. Так и просидел до рассвета.

— Нервничает?

— Заметно.

— Это хорошо. Я пойду к полковому комиссару. Пленного туда приведите.

— Слушаюсь.

Капитана фон Эгерта совершенно покинула прежняя самоуверенность. Утратив спокойствие, всю ночь вспоминал он о своем детстве, проведенном в Дрездене, думал о жене и о сыне. Но сильнее всего волновало его приближение рассвета. «Плен или расстрел?». Люди, которые теперь окружали его, были замкнуты и молчаливы. За отсутствием каких-либо ясных мыслей, — охваченный страхом, утомленный, издерганный фон Эгерт закрыл глаза. Под согревающими лучами солнца он, наконец, уснул.

Потревоженный толчком, он не сразу проснулся. Ему показалось, что он мчится в поезде. Даже подумалось: еще успею проснуться до Дрездена. Но второй толчок часового вывел пленного из оцепенения. С испугом он уставился на солдата и после томительной паузы спросил:

— Меня… расстреляют?

— Будет зависеть от вашего поведения, — с усмешкой ответил часовой, отступив в сторону. — Вставайте!

— Большевики же расстреливают пленных?

— Ишь, напугали-то как тебя! — усмехнулся солдат. — Ну, вставай, чего мне с тобой… Пойдем.

Пленный повиновался. Его волнение возрастало по мере приближения к землянке. Часовой указал на траншею, покрытую дерном. Пленный спустился вниз, но сейчас же остановился. Сзади его подоткнули.

— Давай вперед! Чего оглядываешься?

Хватаясь растопыренными руками за стенки траншеи, фот Эгерт неуверенно шагнул раз, второй. Ему чудилось, что почва под ним колеблется. Он с тревогой думал: «Куда ведут?». Но вот перед ним заблестела бледная полоса света.

— Налево сворачивай, налево, — приказали сзади.

В глубине узкого прохода приоткрылся брезент. В глаза ударил свет. Придерживая край брезента, перед ним стоял тот русский бородач, который схватил его в кустах на берегу Терека.

— Доброе утро, — полушутливым тоном сказал бородач. Но русые его брови были сомкнуты. — Как отдыхалось?