Рассвет - твой враг: Ребилд

— Я смотрю, ты не большой ценитель живописи.

— Почему же? Совсем наоборот, — улыбнулся он. — К сожалению, иногда приходится заниматься подобными вещами. Ты поймешь, когда станешь одним из нас.

— Хм… значит, это твоя…как ее… Страсть?

— Да.

— Жечь рисунки по номерам?

— Да. Не только по номерам. Вообще все картины. Просто, действительно хорошие и ценные полотна рука не поднимается уничтожать. Даже если это и очень приятно.

Если бы с моря не дул прохладный ветер, находиться во дворе было бы решительно невозможно.

— То есть, ты периодически испытываешь потребность бросить в огонь картинку и просто смотреть, как она горит? — все же генма — редкостные извращенцы. Интересно, чем приходится заниматься маме, чтобы не сойти с ума? Хотя нет, не хочу знать.

— Вроде того, — он повернулся ко мне. — Когда смотришь, как исчезает полотно, как пляшут искры… Испытываешь что-то глубокое, такое личное. Это очень сложно описать. Наше взаимодействие с системой в принципе завязано на индивидуальных ощущениях. Я постараюсь научить тебя.

— А просто смотреть в огонь…?

— Не то. Знаешь…, — как всегда, он говорил очень открыто. — Раньше я покупал картины на рынках, или прямо у художников. Это помогало сбить уровень Страсти, но мне было жутко стыдно перед людьми.

— Само собой. Кому будет приятно, если его труды покупают, только чтобы уничтожить?

— Вот, ты понимаешь. Были те, кто малюет только ради денег или славы, без идеи и без души. Их картины не жалко, но они и удовлетворения не приносят. Я пытался сам, но это тоже не то. Пришлось договориться с девчонкой из сообщества. Она рисует их специально для меня. Старается, чтобы пробирало, но особо не напрягается.

— Звучит как компромисс.

— Все же, это довольно странная привычка, — отметил я, когда в пламя отправились скачущие по лугу зайчики.

— Все равно что пить кофе по утрам, даже если он поднимает тебе давление. Или пиво вечером в пятницу после тяжелой рабочей недели.

— Или порнуха в инторнетах.

— Это уже из области более вредных привычек, — скривился генма.

— Что поделаешь, все мы были молоды, — а с некоторыми из нас общались только в той же степени поехавшие девочки. Там все пятьдесят на пятьдесят. — Но та кроличья нора уходит очень глубоко.

Зайчики, тем временем, будто убегали от огня, разлетаясь по рвущемуся полотну.

— Как оно вообще? Быть генма?

— Тоже самое как спросить, каково быть человеком.

— Но вы ведь не люди, — я не унимался. — И ладно, так уж и быть, не вампиры. Тогда кто? — и только посмей сказать, что «скрытные демоны» это не просто красивый синоним.

— Каждый видит это по-своему, — ответил Роман. — Я таким родился, и не могу говорить за тех, кто сбежал. Или обращенных.

— Но все-таки? Наверняка, за такую долгую жизнь ты и сам задавал себе подобные вопросы. Я лет с десяти и примерно до двадцати только и думал: кто я? Почему именно у меня эта дрянь в голове? За что я должен так страдать?

— Не такую уж и долгую, — он рассмеялся. — Мне всего девятнадцать.

У меня не хватило фантазии придумать какой-то едкий комментарий, про такую-то бороду в девятнадцать лет. Про туловище вообще молчу.

— Я когда «Матрицу» посмотрел. — Рома избавился от последнего рисунка. — Долго думал, что этот мир тоже в каком-то смысле цифровой. И простые люди в нем — программы. А мы пиратский софт со сбоями и вирусами. Или просто кучка битых пикселей. Понимаешь?

— Хм. Не знаю даже.

— Но это я. Кто-то однажды сказал, что генма — шрамы, оставшиеся после попытки двух наших реальностей залечить раны.

Почему у меня такое чувство, что ему это все не очень-то и нравится? По сравнению с остальными, Рома какой-то уж слишком человечный. Мать со своим мужем, Тихон, Оскар, Кобальт… все они какие-то чертовы бездушные инопланетяне.

Я бы может и хотел понять их и разобраться, но все эти махинации за моей спиной, да и само отношение убивают всякие ростки желания идти на контакт.

— Как думаешь, я останусь собой? — спросил я, когда огонь уже погас.

— Понятия не имею. Ты такой первый и пока что единственный. От того, все тебя хотят.

— Я может, не хочу, чтобы меня хотели… Особенно так интенсивно.

— Ты извини, Артур, но я прямо скажу. Все что с тобой происходит — пусть и неприятно, при этом ничего смертельного.

— Кому-то легко говорить, — вот появится у меня страсть тоже что-нибудь жечь. Например, штаны. Ух, веселье! Перечислять все черные полосы за последнее время я уже устал. — Сам видишь, как все мутно вокруг.

— Тебе нужно определиться с целями, — твердо сказал Роман. — Человека с мотивацией сразу видно.

— Пожалуйста, не надо про мотивацию, — процентов сорок моих проблем начались с этих драных методичек и их создателя. — Это очень ненадежная лошадка.

— Подумай на досуге. Я не говорю про всякую банальщину, вроде «стать сильнее, чтобы защитить близких» или всякое такое. Ты не умираешь, и быть генма это не приговор. Пока человек не умирает, он к чему-то стремится, что-то делает. Разница в том, понимает он к чему именно и для чего, или нет. Мне кажется, ты пока не понял.