Рассвет в декабре

— Эй, Лесоруб, разве ты не знаешь, что Король давным-давно приказал тебя освободить? Почему же ты сидишь за решеткой?

— Да, брат, — сказал Лесоруб. — Был такой слух, да, говорят, Королева приказала никого никогда не выпускать.

Точно оглушенный шел Король по своему городу, чувствуя, что в нем что-то просыпается и закипает, что-то давно забытое: гнев и сострадание к людям. Песенка бродячей певички звенела у него в ушах, смешиваясь со стрекотом кузнечиков и пением пчел, и их песня нарастала в нем так же, как в тот день, когда он стоял на ромашковом лугу против вражеского войска.

Быстрыми шагами он вернулся в замок. Верный слуга Короля едва успел накинуть ему на плечи горностаевую мантию поверх собственных потрепанных штанов и камзольчика, как Король уже ударом сапога распахнул дверь зала, где заседали министры с Королевой, решая всякие дела.

Королева удивленно подняла брови, капризно прищурилась и успела еще презрительно приоткрыть рот, но больше не успела изобразить ничего такого истинно королевского.

— Молчать! — гаркнул на нее Король.

Потом он повернулся к министрам и сказал:

— Собаки! Вы меня обманываете! Кругом один обман! Люди в городе разучились смеяться. Они несчастны и печальны, а вы нанимаете шутов! Я приказывал выпустить людей из темницы, а они за решеткой! И все это я узнал за один день, а еще сотню обманов я вижу на ваших лживых мордах!

Министры, как один, со стуком брякнулись на колени и, тыча пальцами в Королеву, закричали:

— Приказ есть приказ! Она нам приказывала. А мы люди маленькие, мы министры.

— Ладно, — сказал Король. — Вот вам приказ: пускай один из вас бежит сейчас же рысью к тюрьме, и если там останется хоть один узник, то я его самого туда посажу! Другой пускай бежит в конюшню и велит запрягать лошадей в карету, да не в золотую, а в простую! А вы двое бегите укладывать сундуки Королевы в дальнюю дорогу! И чтоб ни один бриллиант с моей короны туда не попал, не то я вычту из вашего жалованья! Еще двое берите Королеву под руки, чтоб она поживее бежала собираться, и проследите, чтоб она в карете выехала с моего двора прежде, чем весь песок просыплется до конца в этих часах, а песка там не очень много и он сыплется быстро, как видите!

— Вот это приказ так приказ! — в один голос закричали министры, — Даже выполнять приятно! — И они, деликатно подхватив Королеву с двух сторон под мышки, бегом потащили ее из залы.

Королева побагровела совсем не как королева, а как сварливая кухарка у горячей плиты, а слова стала выкрикивать такие, что любая кухарка покраснела бы.

И в тот момент, когда последние песчинки, проскользнув из верхнего отделения часов, легли и успокоились на вершине нижней песчаной горки, министры с разбега втолкнули в раскрытые дверцы кареты сундуки, из которых торчали хвосты от покрывал, длинные шлейфы платьев и перья от шляп, посадили туда же Королеву, а следом за ней впихнули ее злющего черного кота и ведьму-камеристку, и кучер хлестнул лошадей.

Карета помчалась, тарахтя по улицам города, и все жители, мимо которых она проезжала, на всякий случай рыдали и некоторые в знак скорби слегка рвали на себе волосы, а Королева, перекатываясь вместе с котом и своими сундуками, когда карету мотало на крутых поворотах, грозила всем кулаком…

Но в ту же минуту, как только карета выехала за ворота, рыданья и все слезы сразу иссякли, точно кран завернули, смолкли вопли и стоны и наступила в городе тишина. Потом кто-то хихикнул, и вдруг радостный смех разбежался, покатился по улицам, заиграла веселая музыка, и впервые за долгие годы люди начали неуверенно браться за руки, и скоро весь город заплясал. Веселые хороводы, извиваясь, пошли по улицам и переулкам, и в середине хоровода, пошатываясь и щурясь на яркий свет, шли люди в истлевших камзолах, с серыми лицами и улыбались солнцу белыми губами — это были узники, выпущенные из тюрьмы, и Король смотрел с башни, и слезы капали у него из глаз и летели с высокой башни на землю.

Министры бегом притащили Королю большой стол с чернильницей и белым гусиным пером и толстый пергамент с тяжелой печатью на шнурке. Это был Указ о Вечном Изгнании Королевы из Пределов Королевства!

— Подпишите, пожалуйста, Ваше Величество, — умоляли министры. — Мало ли что может случиться. А так уж это верное дело! Теперь Королева и в щелку не пролезет к нам обратно!

Король подписал, и обрадованные министры побежали прятать пергамент в несгораемый сундук.

Вечером на площадях жгли костры и по улицам носили разноцветные фонарики на палках, и вокруг костров танцевали, смеялись и пели.

Верный старый слуга сказал Королю:

— Ваше Величество, пожалуйста, верните мне обратно мои штаны, а то в ваших шитых золотом я чувствую себя очень неуютно.

— Я сам себя в них вечно неуютно чувствовал, Верный слуга, — сказал Король. — Потерпи еще немножко.

И он опять в простом платье вышел на улицу и смешался с веселой толпой, но ему вовсе не было весело.

Его потянуло пойти в тюрьму — посмотреть, не забыли ли там какого-нибудь бедняка выпустить на волю.