Рассвет в декабре

Но собака не обратила на него никакого внимания. Женщина в балахоне подошла к калитке и медленно заговорила, тихо, виновато-просяще, до того уж безнадежно, как будто ей и надеяться-то не хотелось, что исполнят, о чем она просит. С усталым, предсмертным равнодушием она монотонно говорила потихоньку, а тот, застрявший в калитке, только вздыхал горестно. С удивлением. С досадой что-то торопливо, с одышкой сипел в ответ едва слышно. Собака вскинулась на задние ноги и передними заскребла Алексея по бедру. Он не успел понять, что делать. Его рука как будто поняла раньше его самого — потянулась, легла на голову собаке, и та с легким покряхтыванием потянулась, прогнув спину, прильнув к нему мордой. Это была небольшая собака, и она к нему ласкалась, а он, зарываясь пальцами в мягкую шерсть у нее на загривке, торопливо, благодарно гладил и ерошил обеими руками нежную шерстку на той самой шее, которую только что собирался, изо всех сил стиснув, душить, не забывая, что надо покрепче надавливать большими пальцами на хрящи гортани.

— Труди! Труди!.. Ко мне! — плаксиво позвал хозяин и скрипнул калиткой. Теперь собака послушалась, не его, а скрипа закрываемой калитки, шмыгнула в последнюю минуту следом за хозяином, и они оба исчезли.

— Он сказал, сейчас ничего не может сделать. Он сказал — тут сидеть тоже никак нельзя.

Обе женщины очень медленно пошли рядом. Немного погодя девушка взяла долгополую под руку, и тогда они пошли побыстрее, а Алексей шел за ними следом просто потому, что не знал, куда двинуться, и привык уже идти не раздумывая — куда ведут.

Улица была пустынная, пригородная — дома стояли с промежутками и только в один ряд. По другую сторону тянулась ограда какого-то парка. В городе было затемнение — ни одного светлого окна.

На дорожках парка, под деревьями, идти было спокойнее. Они прошли совершенно круглую поляну, посреди которой на постаменте стоял бюст какого-то человека с большим носом, в кудрявом парике. Они насквозь прошли весь парк. И увидели новую улицу. Женщина, которая их все время вела, вдруг остановилась.

— Боже мой милостивый! Вот я его все-таки опять увидела! Я совсем перестала надеяться, — она говорила с тихим умиленным восторгом. — Мой родной дом, мой милый родной отеческий дом, я тебя все-таки опять увидела!.. — Она обеими руками погладила по щекам девушку. — Но я вас не брошу, нет, ни за что! Вы войдете туда со мной. Мы войдем вместе…

— Нет, мы лучше тут подождем, — сказала девушка. — Вы заходите первая! — Она по-немецки говорила свободно, но с акцентом. Не русским, а каким-то деревенским немецким областным акцентом.

Женщина слабо радостно засмеялась:

— Ну хорошо, хорошо, я пойду первая, там моя старенькая бабушка, моя сестренка… все мое там…

Они сели на скамейку у самого выхода из парка, под последним деревом, глядя, как тощая длинная фигура в черном дождевике отворяет низенькую калитку и, заплетаясь от спешки и слабости ногами, всем телом наклоняясь вперед, удаляется по дорожке между двух рядов ровно подстриженных кустиков.

Они переглянулись с облегчением, когда дверь отворилась и женщину впустили в дом.

Редкие прохожие иногда окидывали сидящих беглым равнодушным взглядом. Потом они услышали медленные старческие шаги. Кто-то тащился, приволакивая ногу, так что сапог скреб боком по тротуару.

Около них шаги остановились. Человек с тлеющей сигаретой в руке остановился прямо против их скамейки, даже слегка нагнулся, вглядываясь. Сунул сигарету в рот и яростно затянулся, осветив свое лицо, худое, молодое, красивое, с глубокими старческими морщинками вокруг твердо стиснутого рта, черные петлицы и напряженно всматривающийся единственный глаз. Другой глаз, стеклянный, смотрел не на них. Мимо, никуда. Кончив затяжку, он вынул сигарету изо рта, выдохнул дым. Снова послышался волочащий звук одной ноги и твердый удар каблука другой: он медленно пошел дальше.

— Сидим как два чурбана, напоказ выставлены, — с облегчением переводя дыхание, еле слышно шепнула девушка. — Давай сюда! — Она дернула его за руку, положила ее себе на талию и уронила голову ему на плечо.

Поза означала: «Влюбленные», не менее ясно, чем перечеркнутое «Р» в круге означает: «Стоянка запрещена».

— Погляди только. А этим и горя мало! — с оттенком удивления, через минуту с раздражением сказал мужчина с тростью, проходивший мимо с дамой.

Они долго так сидели молча, прижавшись и не глядя друг на друга, и он странным образом на мгновение вдруг, как очень далекое прошлое, вспомнил, как она быстро шла, с высоко поднятой юбкой, вброд к лодке, странно, как будто весело, точно на купанье, с силой бурлила вода вокруг ее ног.