Рассвет в забвении (СИ)

- Женщины удивительные создания. Точно, – загадочно протянул он и направился в сторону кухни.

Кухню обустраивала ещё прабабка Даррена, а до неё прислуга семьи. Здесь царил старинный уют и некая смешанность обстановки: было очевидно, что годами кухню обживали разные хозяйки, но преемницами соблюдались традиции ведения здесь хозяйства от первой кухарки. Огонь пожирал поленья в камине, рядом с камином стояли печь и плита, на протянутой через всю кухню верёвке сушились травы и пряности, в углу стоял мешок картошки.

Они сидели в молчании, Джим ел быстро, с большим аппетитом, Леони же сидела напротив, сложив перед собой на столе руки и опустив на них подбородок. Она внимательно наблюдала за ним и улыбалась улыбкой, полной исключительного довольствия собой и женского кокетства.

«Никогда не любила есть в столовой. Как-то это для богатеньких или для заскорузлых наших американских мещан… А вот на кухне совсем другое: уютно, душевно и еда будто даже вкуснее. Кажется, он так тоже считает: аж треск за ушами стоит», – она открыто стала ухмыляться, деловито качая головой.

- Не понимаю я всех этих столовых комнат, – говорил Джим с набитым ртом, – что мешает сесть на кухне за трапезу? Ведь уютнее и милее намного.

- Вот я только что так думала! – по-детски воскликнула Леони, привскочив с табурета в радостном порыве. Ей стало очень тепло от того, что Джим разделял это её мнение.

- Вот-вот, а то любят говорить, мол, это по-свински – какая ерунда! Если так нужна красота и изыск, то можно и на кухне повесить картины и прочее. Как здесь, кстати, – он обвёл взглядом стены кухни: на них висело штук шесть живописных полотен, от натюрмортов до портретов детей в старомодных костюмчиках, играющих с домашними животными.

- Нравятся мне люди, которые здесь жили когда-то, – задумчиво изрекла Леони, подложив руку под щёку, – видно и чувствуется в каждой вещи бережное отношение хозяев дома. И хорошие книги в библиотеке, и картины, и музыкальные инструменты – многое говорит о том, что если не все, то большинство в этом роду были людьми образованными и творческими.

- Согласен с тобой. А наш Даррен хоть и немножко в иную сторону отклонился, так сказать, но всё-таки также преуспел в своём деле, что делает его достойным своей фамилии.

- Я бы, конечно, не сказала, что он похож на эстета, но память предков и всё такое чтит. Он мне рассказывал, что его прадед играл на виолончели и фортепьяно, талантливый человек был. Он и в Америку приезжал, на концертах знаменитых композиторов выступал, даже лично был знаком, ты не поверишь, с эмигрировавшим Сергеем Рахманиновым!*

- Он вскользь, кажись, упоминал. Мы толком об искусстве с ним не успели поболтать: он то выпивкой, то девчонками был занят, – Джим развёл руками. – Но я знаю, что в библиотеке, в длинном комоде есть большая коллекция пластинок со старыми записями классических произведений.

- Доедай скорее! Пойдём в библиотеку, я хочу послушать их! – Леони вытаращила на Джима полубезумные от счастья глаза и выглядела очень забавной.

Как только Джим положил в рот последнюю ложку ужина, Леони схватила его за руку и потянула за собой. Словно нашкодившие дети, они на цыпочках миновали гостиную на первом этаже и коридор, пока не очутились в уже излюбленной Леони библиотеке. Запах бумаги и старой типографской краски вкупе с лёгким запахом прелой сырости деревянных досок приятно щекотал ноздри, на письменном столе горела не выключенная кем-то лампа с абажуром. Леони судорожно искала ключ от комода.

- Здесь, на полке! – Джим взял с одного из книжных шкафов маленький ржавый ключик с короткой цепочкой.

- Открывай скорее! – зачем-то шёпотом говорила Леони. – Я сейчас включу проигрыватель: какая удача, он почти такой же, как тот, что от моих родителей остался, – радостно подметила она.

- Что мне поставить? Тут глаза разбегаются… Может, Шопена или Баха? – предложил Джим.

- Там есть Сезар Франк?

- Да… кажется есть, вот он.

- Я хочу послушать именно его.

Джим поставил пластинку, Леони затаила дыхание и прикрыла глаза, затем обошла стол и села в кресло, Джим опустился на пол подле неё, прижавшись спиной к боковой части кресла и запрокинул голову. Они молчали пару минут.

- Я вот часто думаю знаешь о чём?

«Как мило она всегда говорит это своё «знаешь?». Понимает ведь, что ни черта я не знаю. А я весь загораюсь любопытством: уши развешиваю, как дурачок, внимаю каждому слову, понимаю, что сейчас она расскажет о себе что-то поистине мне интересное… О каких же глупостях я всё-таки размышляю!» – думал Джим украдкой.

- О чём? О чём ты думаешь? – не открывая глаза, спросил он её в ответ.