– Да, в интересное время живем, – подтвердил Корнилов, – но я уверен, закон о полном равенстве женщин с мужчинами, нет, полном равенстве женщин и мужчин, вообще-то, придумали в Госдуме мужчины. Подали себя как борцов за женские права, развернули кампанию, на первые места выдвинули женщин, а сами только дергали за ниточки, довольствуясь скромной ролью советников.
Кириченко сказал ворчливо:
– Да вообще всю борьбу за раскрепощение женщин придумали мужчины, когда стало катастрофически не хватать рабочих рук! А сейчас инициаторами стали, как подозреваю, особенно раздраженные мужчины, которые не могут смотреть, как в кино миниатюрные девочки, якобы владеющие особыми приемами боя, разбрасывают десятками стодвадцатикилограммовых спецназовцев в полных доспехах и обвешанных тяжелым вооружением! А еще эти куколки голыми руками рвут цепи, освобождая одних мужчин и щелчками убивая других.
– И что, – спросил Люцифер с подозрением, – женщины еще не врубились, что прямиком идут в ловушку?
Корнилов помотал головой.
– Я слышал, – сказал он счастливо, – под умело срежессированным натиском женщин-феминисток и прочих борцов за женские права мужчины в Госдуме подозрительно быстро и без всяких предварительных консультаций сразу в третьем чтении приняли и утвердили этот закон! В действие вступает с момента принятия, то есть все соревнования теперь обязаны проводиться без всякой дискриминации. Отныне нет мужских и женских команд, в единую теперь входят все, кто сумеет поднять штангу с контрольным весом или там прыгнуть выше двух метров.
Кириченко пробормотал понимающе:
– Однако количество мест в любой команде ограничено, а квот на «сильный и прекрасный пол» не предусмотрено? Спорт есть спорт, все по-честному… Ну и забавы у законодателей! Любую инициативу доведут до абсурда… Ну, разве что хотели показать ее изначальную абсурдность?
Глава 12
Мне про спорт не интересно, даже с такими интригами, повернулся к Урланису, он с увесистым куском пиццы в ладони и большой кружкой чая в другой глубокомысленно рассуждает, что если перебить всех евреев на свете, совсем перебить, без остатка, чтобы ушли в историю вслед за хеттами, эллинами, римлянами и персами, то перебиватели вскоре открыли бы удивительный и прекраснейший мир древнеиудейской истории, полной драматизма, великих свершений, взлетов духа и удивительной человечности в океане варварства.
Нашли бы множество кровавых битв, жестоких решений, бескомпромиссного выбора, самопожертвования, великих подвигов отдельных героев, отдельных отрядов и целого народа, и с великим удовольствием снимали бы фильмы-блокбастеры, сериалы, писали бы романы, создавали баймы, рисовали комиксы, манги, аниме и прочую хрень.
Делать это тем более легко, что придумывать ничего не надо: бери любой эпизод из истории тех времен и снимай кино или пиши захватывающий роман. Материала в мириады раз больше, чем из истории эллинов или римлян, о которых столько написано и снято!
Словом, сделали бы все то, что не делают ни сами евреи, тем более сейчас этим не станут заниматься неевреи. Понятно, никто этим гадам добавлять славы не станет, и так, сволочи, заграбастали весь мир и все деньги, не хрена им еще и в воинском деле быть замеченными.
Впрочем, они сами еще тогда, после нескольких жесточайших обломов, выбрали совсем не путь воинской славы. Это их и спасло, в отличие от эллинов, римлян или персов, которые стояли до конца и потому исчезли, как народы. Сейчас же все человечество осторожно идет в будущее, тщательно избегая «пути славы», и даже вычеркнули самое употребительное и самое почетное слово, которые раньше встречалось везде и всюду: «подвиг».
Во все века подвиги воспевались, подвигами восхищались и мечтали им следовать, а теперь впервые в истории человечества сформировалось чисто еврейское мнение, что подвиги одних – это раздолбайство других, а раз так, то все верно: в жизни всегда есть место подвигу, но надо быть подальше от этого места.
Может быть, эта философия и спасет человечество от серьезных конфликтов и столкновений…
Пиццу доели без него, да Урланис и не страдал, захватив самый большой кусок про запас, все чавкали молча, только Корнилов слушал, морщился, кривился, наконец процедил сквозь зубы:
– И что?
Урланис сказал хладнокровно:
– А ничего. Так просто. Зарисовка. Моментальный снимок времени. С небольшим экскурсом в недалекое прошлое.
– Сам ты недалекий, – съязвил Корнилов. – Сам хоть понял, что сказал? Или для острого словца не жаль и родного отца? Красиво и хлестко, да только ты либо биокон, либо провокатор.
Кириченко принес кофе, на морде выражение аристократа, увидевшего пьяных конюхов в фойе театра, молча разлил по чашкам и только тогда буркнул:
– Это у него ностальгия.
– У нашего Урла? – изумился Корнилов. – Откуда? Какая?