Рассветный шквал

Приглушенный вскрик, возня, сдавленный хрип. Все эти звуки по ту сторону костра и вырвали меня из волшебного сна, где можно вообразить себя великим колдуном, шутя прикрывающим от вражьих стрел половину войска.

Я приподнялся на локте, вглядываясь в темноту…

Громкий визг ударил по ушам, аж звон пошел под черепушкой. Разве может человек так верещать? Может. Если это девчонка и ее что-то смертельно перепугало. В этом я убеждался не раз.

Гелка?

Прикипел я к ней душой — даже для спасения собственной жизни так скоро не вскочил бы. Одним прыжком на ногах оказался. Вторым — перемахнул через бревна костра.

Гелка визжала стоя на коленях, а в тени, куда не доставал красноватый отсвет углей, ворочались два тела. Сида судорожно дергалась, нанося кулачками удары по плечам и голове вцепившегося в ее горло человека. Желвак, решивший по своему разумению разрешить проблему пребывания перворожденной в числе наших спутников, кряхтел, прикрывал голову то одним плечом, то другим, но пальцев не разжимал.

— Дурень, ты что? — крикнул я, бросаясь в кучу-малу.

Никто не ответил. Да Мак Кехта и не могла отвечать. А Желвак, видно, не счел нужным.

Я схватил его за плечо, дернул, стараясь оторвать от сиды.

— Брось! Ты что делаешь!

Где там! Легче оторвать голодную пиявку. Или лесного клеща.

Хрип Мак Кехты становился все слабее и слабее. Пришлось пнуть Желвака в бок, вразумляя.

Не умел я никогда драться, видно, уже и не выучусь. Удар пришелся вскользь, совсем слабо. Заметил ли он мои старания? Не знаю, не уверен. Зато я потерял равновесие и чуть не полетел вверх тормашками.

Больше размахивать ногами я не рискнул — себе дороже. Схватил бывшего голову одной рукой за плечо, другой — за реденькие волосы, рванул. Он забурчал что-то невразумительное, но жертвы не отпускал.

— Желвак, что ты делаешь? Опомнись!!

Жидкая шевелюра выскользнула из моих пальцев. Норовя перехватиться поудобнее, я ощутил под ладонью его здорово отросшую за время странствий бороду.

Вцепился.

Дернул.

Ага, больно!

А еще не хотел?

Второй рукой тоже за бороду. Да посильнее, без жалости. Пальцы совершенно случайно попали Желваку в рот. И тогда я подцепил ими толстую щеку и рванул уже изо всех сил.

На этот раз удалось.

Грузное тело головы откатилось в сторону, словно мешок с ботвой.

Мак Кехта с сипением втянула воздух и зашлась в приступе жестокого, выворачивающего наизнанку кашля. Жива, слава Сущему!

Повернув голову к сиде, я отвлекся и совсем упустил из виду Желвака, который, не вставая на ноги, зарычал по-звериному и бросился на меня. Его круглая голова с силой врезалась мне в живот. Будто конь лягнул! Меня, правда, кони задом не били, но не думаю, что ощущения сильно отличались бы. Воздух в легких вдруг стал горячим и вязким — ни туда ни сюда. Ни вдохнуть ни выдохнуть. Устоять на ногах, может, кто и смог бы, но не я. Острый корень или случайно завалявшийся камень воткнулся под правую лопатку так, что на глаза навернулись слезы.

Где ж он так выучился кулаками махать? Или яростное безумие и жажда убийства может сделать мастером каждого? Ой, вряд ли…

О попытке подняться даже речи быть не могло. Желвак взгромоздился на меня сверху, как на коня — скорее, как на осла, — и тузил, тузил, тузил тяжелыми и твердыми, как обломки породы, кулаками. При этом бормотание его не имело ничего общего со связной человеческой речью.

С грехом пополам прикрывая лицо локтем левой руки, я отмахнулся правой. Безуспешно. Удар пришелся куда-то в плечо.

Попробовал врезать коленкой — какое там! Размаха никакого. Вышел слабенький толчок.

— Убью гада! — У Желвака через бессвязные выкрики-выдохи прорвались первые членораздельные слова.

А ведь взаправду убьет. Словно белены объелся. С такого станется.

Кровь из рассеченной брови залила глаз. Нос и губы распухли и, похоже, тоже начали сочиться солоноватой влагой, а я ничего не мог поделать. Силился вырваться, судорожно корчась, самому себе напоминая травяную лягушку, распятую когтистой лапой сорокопута.

Боль, стыд от ощущения собственного бессилия, вызванная им ярость затуманили глаза багровой пеленой. И вот тогда мне под ладонь попалась рукоять ножа. Безыскусного, широкого ножа в деревянных ножнах, который таскал с собой и под землей, и на земле, но не как оружие, а как инструмент, помощь в работе и в быту. Клинок легко вышел из ножен и столь же легко воткнулся в бок оседлавшего меня человека. Легче, чем в ковригу хлеба.

Желвак жалобно ойкнул — куда девалась вся его ярость и злость? — и обмяк. Левой рукой схватился за ребра и бездыханный повалился на меня.

В горячке не разобрав, что к чему, я брезгливо столкнул потяжелевшее, а голова Красной Лошади и при жизни не был пушинкой, тело. Да еще кулаком в сердцах припечатал. К чему?

Но когда мокрый от крови нож выскользнул из пальцев, я понял, что же натворил. Нарушил первейшую заповедь Сущего Вовне. Убил человека.

— Эй, Желвак, — осторожно потряс я его за плечо, — слышишь меня?

В глубине души еще теплилась надежда: может, не убил, а ранил?