— Пошли малый отряд на подмогу Мак Кехте, коль уж она так связана с надвигающейся бурей…
— Мы сможем дать командиру такого отряда талисман, указывающий направление, — добавила Пенный Клык.
— Разумно, — согласился король. — Куда должны направиться наши воины?
— К юго-востоку. В бывшие владения ярла Мак Кехты на правом берегу Аен Махи. В самоцветные копи.
Эохо Бекх задумался на мгновение, и вдруг лицо его осветилось от внезапно пришедшей догадки.
— Мак Тетба!
— Мой король?.. — осторожно переспросил глава Большого Совета.
— Последний морской ярл. Его замок на берегу Дохьес Траа, у самого устья Ауд Мора…
— Но мы думали, конная дружина минует перевалы…
— Когда вы, мудрецы, отучитесь перебивать короля? — Гнев его был все равно притворным. Разозлиться на старших филидов король не смог бы, даже заставляя себя.
— Просим прощения. — Утехайр и Морана разом сделали полшага назад, разводя руки в стороны. — Мы лишь хотели…
— Перевалы вскоре закроются снегом. Или вам под силу остановить приближение зимы? Мак Тетба держит в готовности корабли из числа тех еще, чьи носовые фигуры помнят Б'энехт Ольен. На веслах и под парусом он поднимется вверх по Ауд Мору настолько быстро, что успеет к Лесогорью еще до ледостава.
Король с торжеством глянул на мудрецов. Пусть мудрят себе в высших сферах. Определяют стратегию, если им так нравится. А в вопросах тактики пока еще он сильнее всех. Король и военный вождь с полуторатысячелетним опытом.
Филиды молчали. Да и что они могли сказать? Хвалить короля за правильное решение — бессмысленно, возражать — глупо.
Эохо Бекх перевел взгляд на телохранителя.
Простоявший в течение всей беседы резным изваянием Лох Ньета кивнул и вышел. Он-то все понял без слов. И передаст крылатым дозорным приказ так, словно исходит он от самого короля.
Глава X
Если запрокинуть голову и долго-долго смотреть в небо, рано или поздно появляется ощущение полета. Кажется, что твердая опора выскальзывает из-под ног и бескрайняя синь ласково принимает тебя в объятия. И спешащие куда-то по своим делам, со своими заботами-хлопотами облака становятся ближе. Так близко, что видно каждый бугорок, каждую впадинку, скрывающую лиловую тень, игру солнечных бликов. А самый легкий ветерок, едва шевеливший перед тем волосы на макушке и едва тронутую желтизной листву, вскипает могучей силой урагана и несет, несет тебя, будто паутинку над подернутой рябью стремниной Отца Рек.
Не дано человеку лететь, как птице, но, почувствовав стремительную легкость, я невольно раскинул руки, уподобляясь крылатым. Еще теплый, но пронизанный ароматом незаметно подкравшейся осени воздух ворвался в легкие, опьяняя куда сильнее ржаного повесского вина.
Все это вкупе — небо с чередой розоватых облаков, подкрашенных склоненным к горизонту светилом; воздух, напоенный запахом провяленных летним пеклом трав и ночной сырости начавшегося яблочника; трепещущие кроны деревьев, где зубчатые края листьев несмело подернулись золотом и багрянцем, но ближе к жилкам густая зелень еще не торопится уступать свои права, — щемящей истомой ворвалось в душу, исторгая из глаз предательскую влагу умиления, а из груди буйный крик восторга.
Конечно, я и не подумал заорать, чтобы не быть принятым своими спутниками за умалишенного. Но, должен признать, долгожданное освобождение из подземной тьмы того стоило…
Когда мы, уже отчаявшись, блуждали по пещерным промоинам и ходам скорее для того, чтобы иметь хоть какую-то цель, а не сдаться, опустив руки, главной моей мечтой стало — увидеть небо. Синее безоблачное или затянутое снеговыми тучами — все равно. Лишь бы не грязный сырой свод. Вот ради этого стоило выжить. Не только ради этого, конечно… Просто небо казалось воплощением мечты о спасении.
И когда, почти отчаявшись, голодные — последние припасы пришлось растягивать, ведь никто не знал, сколько еще продлится заточение, — мы вдруг ощутили легкое дуновение свежего ветерка, а через три сотни шагов в узком провале мелькнула зажатая скалами синева, мне захотелось упасть на колени и молиться. Просить у Сущего Вовне прощения за вольные и невольные прегрешения. Но вместо этого пришлось прикрикнуть на Желвака, норовившего первым выбраться на свет. Кто мог сказать, что ожидает нас снаружи? Нет ли какой нежданной беды?
Сперва стоило выглянуть осторожно, осмотреться.
Никогда не претендовал на роль отважного воина, грудью встречающего опасности. Храбрости в моей душе всегда было ровно столько же, сколько у чернохвостого суслика. Но в данной ситуации трусость, как и разумная осторожность, были только на пользу.
Тем более что кто-то же должен быть первым. Желвак для этого дела явно не подходил. Не годились также Гелка — ребенок, что с нее взять — и Мак Кехта, раздавленная горем. А Этлен остался глубоко под землей. Навсегда.
Вот уж не думал, не гадал, что всерьез буду скорбеть о смерти сида. Остроухого. Да еще из свиты ярла Мак Кехты. И тем не менее я скорбел.