Рассветный шквал

Юрас удумал было возмутиться и, воспользовавшись случаем, дать пришельцу в ухо, а потом и отобрать за просто так принесенные самоцветы. Но под взглядом темных глаз Хвоста его задор быстро улетучился.

Ардан любил подраться и никогда не гнушался обидеть слабейшего, вволю покуражиться. Считал себя смелым и безрассудным. Пожилой трейг имел вид усталый и вроде как безобидный. Однако едва уловимое выражение глаз Хвоста показало — убивать ему случалось. И не раз.

— Дык, я это… Не трогаю… — промямлил он, пряча зачем-то руку за спину.

— Вот и славно. — Хвост ногтем указательного пальца вытолкнул из кучки блестящий золотисто-желтый камешек. — Вот его за кисет тютюнника.

— За кисет? — удивился Юрас.

— А ты чего думал, паря?

— За трубочку…

— Хе! Смешной ты, а говорил, что Меткий. — Юрас, начиная багроветь, задышал носом.

— Не сопи, паря, — ухмыльнулся Хвост. — Я тебя дурить не собираюсь. За такой камушек ты в Фан-Белле справного коня возьмешь.

— Правда? — От недовольства траппера не осталось и следа, взгляд загорелся жадным огнем.

— Правда, правда…

— Годится! — Ардан потащил из-за пазухи кисет.

— Что-то тощий он у тебя. — Трейг оценивающе прищурился.

— Какой есть…

— Ладно, стрыгай с тобой! — Горящий в закатных лучах солнца самоцвет перекочевал на ладонь траппера.

Пока Хвост набивал выкупленным тютюнником черную, лоснящуюся от многолетней службы трубку, Юрас рассматривал играющие бликами, переливающиеся грани кристалла. Камень был почти идеальной формы. Заостренная шестигранная призма в пол ногтя длиной.

— Красивый? — Трейг глубоко затянулся и задержал дыхание, наслаждаясь давно забытым ощущением.

— Угу.

— Такие гелиодорами называются.

Ардан кивнул, даже не пытаясь запомнить новое сложное слово.

— Так ты из приисковых?

— Точно. Угадал.

— Еще б мне не угадать! — Юрас потер самоцвет о рукав. — Кто ж еще таким добром расплачивается?

Настала очередь Хвоста кивать.

— С Южных Склонов?

— Нет. С Красной Лошади.

— С Красной Лошади?!

— С нее родимой. Что рот открыл-то?

— Дык, у вас же там…

— Верно. Заваруха немалая случилась. А ты откуда знаешь?

— Да проезжали тут одни. — Ардан снова потер синяк под глазом.

Хвост посуровел:

— Петельщики, что ли?

— Петельщики. И лысый у них за главного.

— Ясно. От нас это они возвертались.

— Трепали, мол, Мак Кехту, сидку-кровопийцу, завалили.

Трейг покачал головой:

— Трепать они что хошь могли. Я ее трупа не видел.

— Как же так! А говорили…

— В шурф она ушла. С телохранителем и одним… из наших.

— Да ну!

— Вот тебе и «ну».

— А что ж они трепались?

Хвост не ответил, посапывая трубкой.

— Я говорю, что ж брехали-то они? — продолжал возмущаться Юрас. — Нет, ну что наши егеря экхардовские все сволочи поголовно, я давно знал, но петельщики!

— А ты думал, они у нас медом помазанные для сладости, а?

— Ну все-таки это свои… Наши-то наемники все, поголовно.

— А тебе не один хрен, наемник тебя грабит или свой брат, земляк?

— Должно быть, один… Да нет, приятель, нет. Ежели свой обирает, это еще хужее выходит.

— Вот и я, дружище Меткий, про то толкую.

Солнце давно уже село за горы. На него никто не обратил внимания. Красными огоньками подсвечивали лица собеседников горящие трубки. Рыжую бороду ардана и темно-русую, примороженную сединой трейга.

— Когда остроухая ушла, а ушла она в стуканцовые норы, каких под прииском немерено-несчитано, — глухо заговорил Хвост, — Валлан сперва гонял своих по холмам. Вроде бы как искать… Валлан — это лысый. Такой лоб здоровенный с секирой, что петельщиками командует…

— Да знаю я, — отмахнулся траппер. — Сам метку под глазом от него ношу.

— Вона как?! — не то удивился, не то обрадовался старатель. — Сам, своей рукой?

— Угу.

— Это большая честь, дружище. Благородным кулаком да по мужицкой харе. Считай, он тебя в рыцари посвятил.

— Да пошел ты со своими подначками!

— Не серчай. Правду говорю. Валлан, он из благородных будет, нам не чета. В Трегетройме по праву руку Витгольда ходит и в зятья королевские метит.

— Да ну?!

— Вот тебе и «ну». Я батюшку его покойного знавал… Сволочь преизряднейшая. — Хвост поежился помимо воли, словно ощущая вновь рубцы от плети между лопатками. — А сыночек еще злее уродился. Крапивное семя. Сопляком зеленым был, а как лютовал! Куда там остроухим.

— Ты это брось. Сиды, они звери лютые. Столько кровушки, сколько они льют, ни одному Валлану не пролить!

— Зря так думаешь, друг Меткий…

— С чего ты взял? Я, может… Да что ты знаешь! Что вы видели у себя там на прииске? Твоих родичей в срубе палили?!

— Не палили. Врать не буду. И зря думаешь, что не слышим мы ничего на приисках. Люди и у нас бывают, слухи и к нам добираются. Что лютовала Мак Кехта, знаю. Что остроухие нас, людей, ниже зверья ставят, тоже известно мне. Так то сиды. Они чужие нам и враги исконные. От начала веков. Добра от них и не ждет никто. А тут свои. Человек на человека. Барон Берсан, как сейчас помню, пять серебряных наконечников копейных на черном щите, кровь лил, как водицу. Холопы при нем и пикнуть боялись. В особенности после того, как он два хутора за недоимки на колья посадил. С бабами, детишками и стариками. Всех разом.