Рассветы над Вавилоном

Вчера примерно в это же время его разбудил прорвавшийся через все установленные им блоки поток видеоинформации от Гарифа Фатахова. Неожиданно загорелся синим большой экран монитора, вмонтированного почти под потолок его гостиной. Спал Буров в ней же, на диване, поэтому внезапно оживший монитор практически сразу разбудил его. Огромные тихоокеанские волны около тридцати секунд бороздили экран, а затем сменились на усталое и недовольное лицо пожилого мужчины, морщинистое, загорелое лицо, обрамленное редкими седыми волосами и такой же редкой и седой бородкой. Только веселые искорки голубых, даже скорее цвета лазури, глаз говорили, что старость этого человека затронула лишь его телесную оболочку.

– Давидик… – обратилось к Бурову лицо и грустно улыбнулось, глядя куда-то между диваном, на котором он только что сел, и журнальным столиком.

На столике лежали плоский прямоугольник новейшей южнокорейской мини-книжки, пачка сигарет, пепельница, а еще гордо возвышалась опустошенная наполовину бутылка «Георга Пятого».

– Гариф Зарифович, – отозвался Буров, – от вас не спрятаться, не убежать.

– Бегущий воин – трус, Дава. Мне нужно поговорить с тобой.

– Говорите, – сказал Давид, доставая сигарету из пачки.

– Так не годится. Вопрос деликатный. Глаза в глаза.

Гариф внимательно посмотрел сначала на Давида, а затем на бутылку виски на журнальном столике. Немного подумав, он продолжил:

– Сам, наверное, заеду. Завтра. Часов в семь вечера. Согласен?

– Почту за честь, Гариф Зарифович, почту за честь, – ответил Давид.

Дождавшись, когда лицо на мониторе вновь сменится океанскими волнами, а затем и вовсе превратится в черный квадрат, он наполнил стоявший там же, на столике, бокал виски и, осушив его в три прихода, снова лег на диван и достаточно быстро заснул.

Между вчерашней побудкой от Гарифа и сегодняшним щебетом канарейки Давид просыпался трижды. В одно из таких бодрствований даже умудрился перекусить остатками позавчерашней пиццы, но каждый раз подходившая к своему логическому завершению бутылка виски неизменно возвращала его на уютный диванчик в гостиной.

А теперь вот этот комичный берет с помпоном и карие глаза, рассматривавшие его так пристально, как могут рассматривать только глаза докторов и полицейских.

– Я Адель, – повторила женщина, улыбнувшись. – Не помните? Позавчера заходила. Брошюры вам оставляла. Я из Церкви Голубой звезды Эллиона.

В голове Давида закрутились шестеренки механизма воспоминаний. Девушка действительно приходила к нему позавчера. С целью, видимо, вербовки в свою секту сунула брошюры и попыталась было прочитать вводную лекцию. Однако позавчера шел второй день, когда для Давида не существовало иных богов, кроме Бахуса, поэтому он, еще пока бодрый и словоохотливый, пригласил даму в гостиную и сам прочитал ей лекцию по какой-то странной науке, расположившейся на стыке теологии и военного дела. Женщина, едва отбившись от него тогда, проявила завидную смелость, придя снова в эту квартиру. Теперь куда менее словоохотливый хозяин широким жестом пригласил ее пройти внутрь. Адель сделала шаг, но потом, как будто испугавшись чего-то, опустила глаза, внимательно рассматривая свои черные тяжелые ботинки, которые совершенно не сочетались с беретом. Давид, обратив внимание на ее взгляд, еще раз махнул рукой, намекая на то, чтобы она не отвлекалась на приличия. Адель быстро прошмыгнула в гостиную и села на мягкое кресло напротив дивана, с другой стороны журнального столика.

– А берет сними, – сказал Буров. – А лучше выкинь.

Девушка послушно стянула головной убор.

– Вы читали брошюры, которые я оставляла?

– Да, – соврал Давид.

Он посмотрел на гостью, а затем на ряд красных мигающих цифр, которые бегущей строкой перемещались по светло-серой стене гостиной, ни на секунду не давая забыть о постоянном течении времени.

– Ты чай можешь заварить? Там на кухне найдешь. С мятой. Шесть вечера, через час Гариф приедет, хоть чаем его напою.

– Вы верите в Эллиона? – серьезно спросила Адель, поднимаясь с кресла. – Ой.

Смешной берет, аккуратно лежавший на ее коленях, упал, когда девушка вставала.

– В Эллиона? – переспросил Давид. – Боюсь, что нет, милая. Я вообще человек светский, как, собственно, и все наше государство. В последнее время совершил, правда, несколько жертвоприношений Бахусу.

Он поднял с пола берет и испачканную в кетчупе брошюру и мельком пробежался по основным концепциям секты, боковым зрением наблюдая, как во всем послушная гостья направилась на кухню заваривать ему чай. Вернулась Адель минут через семь с большим блестящим цилиндром чайника и тремя чашками, а точнее кружками. На каждой из них был рисунок, связанный с определенной стороной света. Гостья села на то же место и снова обратила к Давиду сосредоточенный взгляд.

– Не наливайте пока, пусть настоится, – сказала она. Потом добавила немного обиженно: – Отдайте мне берет.

Буров протянул девушке головной убор.

– Ты кем работаешь, Адель? – спросил он.

– Я лингвист-переводчик по образованию, – после паузы сказала она.

– А работаешь кем?