Расти, березка! (рассказы и очерки)

В части Виктора встретили радушно. На торжественном собрании он, смущенный и радостный, сидел в президиуме, волнуясь смотрел на боевое Знамя, под которым в грозные годы войны сражался отец: древко Знамени, казалось, и теперь хранит тепло отцовых рук — крепких рук кузнеца и воина…

Собранный, подтянутый молодой солдат Виктор Гребенюк пришелся по душе отцовым однополчанам и вскоре по их ходатайству был переведен для прохождения дальнейшей службы в «свой» (они все так и говорили теперь — в «свой») полк.

Нелегка солдатская школа! Вечерами после занятий болели плечи, ныла натруженная спина. Но Виктор понимал: он должен все одолеть, к этому обязывает его долг гражданина, доят перед памятью отца. Понимал он и другое: без хорошей физической подготовки трудно будет ему управлять тяжелой и сложной специальной машиной. А это было его мечтой — поскорее сесть за руль такой машины. Тем более что он уже проявил себя с хорошей стороны в политической, боевой и огневой подготовке.

Но однажды у Виктора все же не хватило терпения. Не закончив дополнительного занятия, он спрыгнул с турника и пошел в казарму. Здесь-то он и увидел незнакомого старшину — черноволосого, с густыми смоляными бровями, сдвинутыми к переносице. Виктор не знал, что старшина, стоявший поодаль, уже давно наблюдал за ним. Старшина протянул Виктору руку, сказал, еще больше сдвигая брови:

— Знал я одного человека… Вы походите на него. Только у того выдержки больше было. Помнится, ехали на фронт мимо его дома, он мог задержаться, хоть на часок, а после догнать эшелон. Мог, да не стал! Дисциплина, говорит, всех касается, а больше всего — парторга. Тот человек целых три года же видел семьи, В оккупации она осталась. Да, между прочим, его родная станция называлась «Терпение». Как будто кто специально придумал. Никогда не забуду ни той станции, ни того человека.

— Это же наша станция! — изумился Виктор. — А как его звали?

— Евтей Моисеевич Гребенюк, — медленно произнес старшина. — Да что с тобой, парень?!

Виктор прошептал:

— Отец он мне.

— Знаю. Потому и пришел взглянуть на тебя. Воевал я вместе с твоим отцом. Кавказ обороняли. Севастополь, Прибалтику освобождали. Видел я, как погиб он. Гаврилов моя фамилия. А расскажу я о Евтее Моисеевиче не только тебе, но и всем солдатам.

Сердце Виктора замерло. Ведь этот человек был рядом с отцом, видел, как он ходил, говорил, смеялся, слышал его последние слова.

— Идем. — Старшина Гаврилов провел Виктора в комнату боевой славы.

Там, склонившись над большим подрамником, светловолосый ефрейтор Бурлетов сосредоточенно рисовал на полотне портрет. Виктор сразу узнал знакомые черты. Отец!

— Хороший портрет у вас получается! — похвалил старшина. — Евтей Моисеевич как живой!

Ефрейтор Бурлетов зарделся.

— Я хочу написать еще один, поменьше. А ты, Виктор, отошлешь его матери.

— Спасибо, — волнуясь ответил Виктор.

— А вот, смотри, какой путь проделали мы с твоим отцом. — Старшина подвел Виктора к лежащему на полу не завершенному еще стенду. Правда, победный путь на Запад был уже обозначен. Старшина Гаврилов обращался к Виктору и словно не замечал, что здесь собрались почти все солдаты роты. Застыл с кисточкой в руке и ефрейтор Бурлетов. Старшина говорил, что когда-то он, еще молодой солдат, считал повседневную службу «прозой», но на фронте убедился, как важна была учеба в мирные дни…

— Мы все мечтаем о чем-то необычном, о подвиге с большой буквы, — говорил старшина. — Но как совершить его, если ты находишься в карауле, а на твой пост никто не нападает, во время учений отправляешься за «языком», а «язык» — свой солдат из соседней роты? И все-таки берусь утверждать, что настоящий солдат рождается в дни этой будничной, но упорной учебы и в дни учебы пролагает он дорогу к подвигу. И служить солдат должен так, чтобы всегда мог сказать: «Да, я готов! На любые испытания, подобно отцу и многим сотням его боевых друзей, которые в борьбе с врагами совершили бессмертные подвиги. Мы заменили их в боевом строю, и замена эта надежная…»

3

Сколько в роте людей — столько и характеров. А при всем хорошем… Словом, Виктор Гребенюк оказался одним из «трудных» солдат.

Причиной тому была его вспыльчивость и непомерное стремление отличиться, доказать, что он достойный преемник отцовской славы. Но как раз это благородное в своей основе желание воспринималось другими порой как стремление выделиться из общей массы, занять в роте особое положение. Тем более что Виктор не только «вспыхивал спичкой», а бывало, и черновой работы чурался.

Как-то в субботний день сержант Василенко приказал Гребенюку вымыть пол в казарме. Виктор с таким вызовом ответил «есть!» и так яростно схватил ведро и швабру, что командир отделения вынужден был остановить солдата:

— Рядовой Гребенюк! В чем дело?!

Виктор недовольно ответил:

— Вы лучше вспомните, когда в последний раз полы мыл ефрейтор Жучков.

— Не кивайте на товарища, это стыдно, — сказал сержант. — А если вам прикажут в разведку идти? Тоже пускай Жучков идет, давно не ходил?

Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови дрогнули.