Растяпа. Мечты сбываются

Как ни странно, отвращение к темнокожим горничным вдруг уступило место симпатии к Вагизу – простому и понятному русскому татарину. Речь его была нетороплива и приятна. Чем печальней звучал его голос, тем привлекательней казался смысл слов. Потребовалось совсем незначительное усилие, чтобы простить ему его занудность.

Говоря о сестре, сердечно принявшей его в Москве, Вагиз поднял на меня глаза – в них блестели слезы.

– А у тебя есть сестра?

Я смутился – конечно, есть, но ее гостеприимство воспринимаю, как нечто само собой разумеющееся.

Наступила томительная пауза. Я недоумевал, почему водка так всколыхнула ностальгию? А тут еще нос промок, сводя на нет гордость, которую испытывал, замечая, как быстро хмелеет мой сосед.

Он порывался отправиться на розыски Назарова, у которого наши песо, выменянные на рубли. Но я отрицательно покачал головой и указал на телефон:

– Приказано ждать звонка.

Когда же он зазвонил, я тряхнул головой и с удивлением понял, что заснул сидя.

Вагиз уже положил трубку телефона:

– Нас ждут в номере 516.

Выдавая под роспись положенные сто песо, Назаров уловил запах спиртного и напомнил, что советские туристы за границей должны вести себя достойно.

Мы вздохнули виновато.

– Кстати, начальник, – Вагиз пошел в атаку, – я нормально поел в последний раз полтора дня назад. Что-нибудь предвидится в этом плане?

– Сейчас в столовую пойдем. Там шведский стол – надеюсь, тебе хватит.

Вагиз кивнул.

Чтобы не показаться самому себе дураком за шведским столом, в очередь встал вслед за Захарычем и накладывал то, что выбирал он. От гарниров пахло пряностями, и все оказались острейшими на вкус – нестерпимо запекло во рту.

– Запей, – Вагиз кивнул на бутылочку газировки «тропикола».

Я отхлебнул, но глаза все равно лезли на лоб.

– Надо было пиво брать, – сказал Вагиз, запивая из тары с другой этикеткой. – По-ихнему «сербеса». Учи, парень, язык.

А я пытался привыкнуть к жжению во рту – даже испарина выступила на лбу.

– Я не очень способный ученик, – болтал Вагиз, – но основное улавливаю и запоминаю. Знаешь, как по кубински….

– Нет такого языка.

Вагиз неприлично расхохотался.

– Народ есть, а языка нет! Как это?

На нас стали оглядываться, и я предпочел скомкать диалог.

День продолжился экскурсией по городу – сначала на автобусе, а потом пешком.

В Старой Гаване не только дворцы, но и площади с улицами вымощены мрамором.

Капитолий – точная копия американского, но в нем уже не заседает кубинский парламент. Мальчишки катаются на картонках с его высоких парапетов.

Ла-Фуэрса – это крепость, которая была заложена в 1577 году. Вы только представьте! Если верить гиду, она защищала Гавану от нападений пиратов.

Сементерио-дель-Колонн (старое кладбище имени Колумба)!

Набережная Маклеон!

Ведадо!

…..

Я чувствовал, что переживаю одно из самых удивительных…. нет, просто самое удивительное событие своей жизни! В этом убеждали открытия, следовавшие одно за другим. Ничего прекраснее не случалось на моей памяти.

Хотя были и минусы.

До сих пор все, что я надеялся увидеть на Кубе, было мечтой, своего рода устойчивой надеждой. Но действительность их превзошла – не было в моих грезах таких ярких и реалистических картин. Следовательно, мечта сбылась с лихвой – и мечтать больше не о чем. В этом заключался минус. Ибо после восторга от впечатлений оставалась на душе непонятная пустота – дальше-то что? Я не знал.

Так что же с пустотой? Напрасно пытался ее вообразить, хотя она была источником беспокойства, предчувствием неведомой беды. Возможно, что хроническим. Мне казалось: даже после возвращения домой, не избавлюсь от этого ощущения. Я заразился Кубой на всю оставшуюся жизнь!

Женщина из нашей группы рассказывала. Муж съездил сюда и стал задумчивым. Она с расспросами, а он молчит – на диване газету читает. Заглянула – что интересного там нашел? А он ее держит вверх подвалом. И глазами где-то далеко. Тогда она сказала: «Хватит с меня! Я теперь еду на Кубу!» И приехала одна!

Удивительно, что остальные туристы как-то спокойно воспринимают всю эту экзотику – тычут пальцами, щелкают фотоаппаратами, кивают и качают головами, безмолвные, равнодушные даже друг к другу. Казалось, они сосредоточились на какой-то мелодии, звучащей у них в мозгах. А может, самообладание такое?

Поразмышлял о собственных чувствах, наэлектризованных до крайней степени. Показалось – весь на эмоциях. Приказал себе – успокойся, наблюдай, запоминай, размышляй. Но пытка обузданием темперамента была невыносимой.

Остановился на двух параграфах:

– я здесь;

– все это – на самом деле.

Вагиз раздобыл где-то грейпфрут величиной с арбуз, избавил от кожуры и поделил:

– Если съешь это сейчас, останешься тут навсегда.

Дело было на Сементерио-дель-Колонн, и предложение прозвучало двусмысленно.

– С могилы спер?

Он кивнул, и мы стали лопать в жертву принесенный фрукт.

На круглом лице Вагиза появилось горестное выражение:

– До чего ж противный!

– Но жажду утоляет.