Растяпа. Ни ума, ни совести, ни чести

Объяснив контролеру у входа, кто мы такие, вошли в грохочущий музыкой зал.

Я поднялся на сцену, где два дискжокея в сверкающих смокингах крутились вокруг своей электроники. Попросил сделать перерыв в программе и предоставить включенный микрофон – мол, перед молодежью выступит кандидат в председатели районного общества борьбы за трезвость. Для вящей убедительности предъявил свое удостоверение инструктора райкома партии.

Творец музыки был настолько потрясен необычным явлением, что немедленно исполнил все, о чем попросил. А я, взяв микрофон, вспомнил свою бестолковую юность.

Когда сделал объявление, из зала смотрели на меня с ужасом и отвращением, словно на ядовитую змею.

– Благодарю, – сказал Винокуров и отказался от предложенного микрофона, замахал руками. – Подходите! Подходите сюда! Поговорим в кругу.

Я присел на стульчик дискжокея, озирая поляну. Вокруг Винокурова собрались в кружок десятка три-четыре девчонок. Только девчонки – парни дружно покинули зал с криками: «Баста, девочки, кончились танцы! А мы не хотим участвовать в этом идиотизме!» Казалось, они уходят совсем, оставив подружек без провожатых.

Когда тебе от пятнадцати, решения принимаются кардинально и быстро. Безрассудные молодые люди совершают поступки, руководствуясь лишь сиюминутными побуждениями.

Я почувствовал, что ничего хорошего из нашей затеи не выйдет.

Однако девчонки вокруг Винокурова то молча слушали, то весело ржали над его шутками. Кандидат в председатели общества трезвости еще более вырос в моих глазах.

Увы, отсутствие юношей в зале нельзя было назвать морально двусмысленным. Хуже того, оно не было двусмысленным даже с точки зрения закона, который запрещает пить до восемнадцати лет. Было предельно ясно, на чьей стороне правота – только она не наша, черт побери.

Не беспокоясь больше о Винокурове, я вышел на крыльцо ДК. Все они были здесь – никто никуда не уходил. Пожал руки знакомым футболистам и громко объявил:

– Вот вы здесь покуриваете, а в зале председатель суда пудрит вашим подругам мозги – на предмет, как вас лучше и крепче охомутать.

Мне парни поверили – один за другим потекли в зал.

А я нарочно про судью сказал, чтобы кто-нибудь сгоряча не поставил ему фингал.

Я вернулся в зал с крыльца, наверное, самым последним. К Винокурову не протиснуться. Взглянул на часы – вместо запрошенных десяти беседа о трезвости и здоровом образе жизни длилась уже двадцать минут.

Поразмыслил над этим. Может, стоит разбавлять дискотеку такими вот встречами? Надо подсказать Натальи Ивановне. И вызваться с лекцией о контрпропаганде.

Подошла Таня в комбинезоне серо-голубого цвета, собранном у запястий и лодыжек в манжеты – последний писк молодежной моды.

– Это что-то новое, – одобрительно кивнул на ее наряд. – Познакомишь с мужем?

– Пусть слушает, чтобы не приставать дома с расспросами, – Таня кивнула на толпу.

Я похрустел шейными позвонками, повел плечами, разминая мышцы.

– Народ, наверное, уже танцевать хочет.

– Успеется. Пока интерес есть, пусть слушают. Вы останетесь?

– Как Винокуров. Вместе пришли, вместе уйдем.

– А я думаю, если молодежь вас увидит танцующими – разве мало в этом плюсов с точки зрения пропаганды?

– Кандидат в председатели так очаровал девчонок – боюсь, они его не поделят для танца и разорвут на части.

– Если ты благожелателен к людям, им трудно не ответить тебе тем же. Если ты дашь людям понять, что они тебе симпатичны, им будет трудно не ответить тем же. А молодежь на танцах, зная, что их все – от родителей до комсомола – порицают, чувствует себя сиротами и на ласку очень отзывчива.

– О-о! – встрепенулся я. – Интересный вывод. Враждебная среда становится нашей?

– Враждебной мы ее делаем сами.

От упрека ощутил себя в шкуре занудного папаши, читающего нотации мятежному подростку – но Таня ведь не ребенок! Жаль, не поинтересовался – сколько ей лет? Может, ее грация и уверенность в движениях – это приобретенное, а не возрастное.

Тут я вспомнил, где мы находимся, и попытался поправить свой растерянный вид запоздалой улыбкой.

– Кажется, представление закончилось, – сказала Таня.

Плотная толпа вокруг Винокурова действительно начала распадаться.

Свет потускнел, гомон возрос, потекли первые аккорды «медляка». Народ начал «спариваться». Однако к привычной атмосфере танца добавилось наэлектризованное напряжение воздуха – странная смесь надежды и страха, сопровождающее любое живое выступление на публике, в котором таится и опасность несовершенства, и шанс на величие. Ай да Александр Васильевич!

Воздух пульсировал ритмом ударника. Огни цветомузыки плясали. Пары кружились. У такого времяпровождения нет, и не может быть никакого разумного экономического оправдания. Подобное делается лишь для души – ради радости быть человеком.

– Не хочешь остаться? – спросил я Винокурова.

Он рассмеялся:

– Мечтать не вредно – вредно не мечтать!

Ему показалось, что беседа с народом окончилась слишком быстро. Но я напомнил, что заказанные десять минут внимания, он растянул на двадцать пять.