Растоптанные цветы зла

Однако всего каких-то сто лет спустя именно появление в литературе штатных баснописцев вроде Сергея Михалкова делает советскую культуру безнадежно архаичной и несовременной. Кому-то может показаться, что это какая-то незначительная деталь, однако эта мелочь из разряда тех, которые позволяют отличить праздничный наряд домашней хозяйки от костюма светской барышни, даже если они сшиты из одинакового по стоимости материала. Поэтому вот тут-то, благодаря этой «мелочи», и становится понятно, что человеческое общество к тому времени достигло такой стадии развития, когда этот литературный жанр окончательно себя исчерпал, и поэтому фигура баснописца больше уже никем не воспринимается как легкий и ни к чему не обязывающий штришок, стилизующий современность под древность. Более того, чтение текста, где цветочек, дерево, щебетание ласточки или же мычание коровы намекают читателю на его тайные пороки и аморальные поступки, становится элементарно вредным для психики, ибо может способствовать развитию у него достаточно тяжелых и опасных для окружающих форм паранойи. Самый поверхностный взгляд на поведение того же Сталина позволяет сделать вывод, что он был склонен воспринимать окружающий мир не просто как книгу, – а так зачем-то советуют делать некоторые не слишком умные религиозные мыслители, – но именно как басню, где любой случайный жест, безобидная картинка, улыбка, взгляд или неодушевленный предмет могли быть восприняты главой могущественной империи в качестве намека на просчеты в его политике, скверный характер, маленький рост и прочие дефекты, с самыми непредсказуемыми последствиями для тех, кто был ко всем этим случайным вещам и явлениям так или иначе причастен.

Последнее обстоятельство наглядно показывает, насколько небезобидным для судеб целого государства, народа и его культуры может быть столь явное пренебрежение подобного рода деталями и мелочами, из которых практически полностью соткана литература. Кто решил продлить существование басен? И самое главное – зачем? У меня такое впечатление, что все произошло по какому-то случайному недосмотру, поскольку к этому виду словесного искусства просто никто не относился всерьез. Можно было бы, естественно, предположить, что революционеры, вознамерившиеся радикально изменить мировой порядок, решили не оставлять без внимания и один из низших литературных жанров, сознательно уравняв его в правах и даже возвысив над остальными. Причем, они вполне могли это сделать исключительно из любви к симметрии или же из чувства инстинктивной классовой солидарности не только с людьми, но и с неодушевленными предметами и сущностями, особенно не вдаваясь во все эти литературные тонкости и не задумываясь о последствиях. Такое тоже возможно. Однако никаких специальных революционных указов на этот счет мне пока не попадалось.

Что касается дальнейшей судьбы этого жанра, то в настоящий момент с басней, судя по всему, полностью покончено, как покончено теперь с такими некогда опасными болезнями, как оспа или чума. Иногда, правда, и сейчас приходится натыкаться на тексты, в той или иной степени насыщенные различными аллегориями и иносказаниями, но все-таки это уже не басни в чистом виде, а какие-то очень и очень отдаленные от первоначального оригинала мутации. И все равно, тяга к созданию подобных текстов обычно выдает в их авторах ни на что реально не претендующих обитателей литературного дна, подобно тому как боты и калоши свидетельствуют о крайне низком социальном статусе тех, кто вынужден их сейчас на себя надевать. Эти несчастные по каким– то причинам до сих пор не чувствуют себя вправе говорить о простых вещах четко и ясно или же воспринимают своих потенциальных читателей как страдающих паранойей пациентов психиатрической лечебницы, которые, вероятно, только и способны сегодня воспринимать все их намеки и иносказания всерьез.

Печальная и поучительная судьба этого литературного жанра невольно наводит меня еще и на мысль о каком-то таинственном и немного пугающем сходстве мирового разума с устроением современного компьютера. В этом мире незримых сущностей тоже, возможно, присутствует некая область, которая представляет собой нечто вроде специального хранилища в антивирусной компьютерной программе. В традиционной иерархии литературных жанров эта область, видимо, соответствует самой низшей ступени. Попадая туда, тот или иной эстетический феномен, подобно файлу, зараженному опасным для остального программного обеспечения вирусом, становится практически обреченным на дальнейшее удаление из существующей системы ценностей. Девятнадцатый век и несколько обособленное, как бы вне времени и пространства, положение баснописца Крылова достаточно ясно указывали человечеству на определенную опасность, которую таит в себе это, казалось бы, совсем непритязательное занятие. Однако вняли этому предупреждению далеко не все. В результате вирус проник обратно в систему и произошел сбой.

Глава двадцать вторая Культурные герои постмодерна