Расцвет русского могущества

Само собой разумеется, что если славянское население в Новгороде и во всех местах у чуди, веси, мери в действительности было пришлым с Балтийского поморья, то его зависимость от своих старых городов являлась делом весьма естественным и обыкновенным. Там, за морем, всегда находилась точка опоры и для торговых дел, и для военных, когда возникали ссоры с туземцами, когда нужно было отомстить за какую-либо обиду или вновь проложить запертую дорогу. Такое тяготение к своей земле-матери Новгород чувствовал и после призвания князей в течение первых 200 лет своей истории. Все важнейшие дела этого времени: занятие Киева, походы на греков, новые занятия того же Киева при Владимире и Ярославе – совершались при помощи вновь призываемых варяжских дружин, а князья в опасных случаях поспешали уходить к тем же варягам. Такие отношения к Варяжскому заморью уже на памяти истории вполне могут объяснять, почему и в доисторическое время не кто другой, а те же славянские варяги являются господами нашего новгородского севера и берут дань именно с тех племен, у которых колонистами сидят славяне. Как известно, эта дань, хотя, быть может, в меньшем размере, уплачивалась до смерти Ярослава – для мира, т. е. для безопасности и спокойствия со стороны Варяжского заморья, как равно и в видах ожидаемой от него помощи. Она прекратилась не столько потому, что после Ярослава усилилась Русь, стала на свои ноги и находила средства оборонять себя и без варягов, но более всего потому, что сами варяги с середины XI столетия в борьбе с немцами год от году теряли свои силы и не были уже способны держать твердо свое влияние и могущество в наших землях. Нельзя сомневаться, что начало этой дани уходило в те далекие времена, когда она выплачивалась старым заморским городам, как своим отцам, от новых и младших их поселков посреди нашего финского севера. Вообще варяжская дань показывала, что наш Ильменский север с незапамятных времен находился в торговой и промышленной зависимости от Балтийского поморья, так точно, как и наш киевский юг всегда находился в такой же зависимости от южных морей.

Вот почему, по летописной памяти, первоначальное состояние наших исторических дел было таково, что на севере брали дань варяги, на юге брали дань хазары. Это был видимый для летописца горизонт нашей первоначальной истории. Что находилось дальше, правдивая летопись уже ничего не могла сказать и не позволила себе даже и гадать об этом. Но здесь-то особенно и обнаруживаются ее высокие литературные достоинства и правдивые качества ее преданий. Пользуясь этими преданиями, она чертит очень верно положение наших доисторических дел. Она ни слова не говорит о завоевании, о нашествии варягов на север или хазар на юг. Она прямо начинает выражением: «Имаху (многократно) дань варязи (приходяще) из заморья, на чуди, на оловенех, на мери, на веси[69], на кривичех, а хазары имаху на полянех, и на северех, и на вятичех, имаху по беле и веверице от дыма».

Отсутствие свидетельства о завоевании этими народами нашей земли должны объяснять или незапамятность, когда началась эта дань, или мирное, так сказать, промысловое ее начало. Хазар мы знаем. Они над окрестными странами владычествовали больше всего торговлей. С VII века они владели всей Азовской и Крымской страной, начиная от Днепра, что все вместе и называлось Хазарией. Поэтому зависимость от них днепровских полян, донских северян и их верхних соседей, вятичей, было делом самым естественным. Как русский перекрестный торжок, Киев тянул своим промыслом именно к хазарским местам и потому необходимо, и на Каспийском, и на Азовском, и на Черном морях, повсюду попадал в руки тех же хазар. От них вполне зависело его торговое существование, так что и без особого завоевательного похода он мог или, по своей слабости, был принужден отдаться хазарам по простой необходимости свободно вести с ними свои торги. В сущности, он платил дань близлежащим своим морям и тем откупал себе свободу жить с этими морями в торговом промысловом союзе.

Так точно и на Ильменском севере, в Новгороде, господствовали варяги, т. е., в сущности, господствовало Балтийское поморье, и вовсе не одним мечом, а по преимуществу промыслом и торгом. От меча ильменское население, конечно, разбрелось бы кто куда, лишь бы подальше внутрь страны, а мы, напротив, видим, что издавна к этому озерному, болотному и бесхлебному краю славянское население теснится с особенной охотой. Ясно, что его влекут туда выгоды промысла-торга, который мог поддерживаться и развиваться только выгодами же Балтийского поморья. Как хазары в отношении к Русской равнине держали в своих руках торг каспийский и черноморский, так и варяги держали в своих руках торг балтийский. Вот по какой причине наша страна и платила дань этим двум торговым и, конечно, наполовину военным силам VIII и IX веков.