Расцвет русского могущества

«Все на этом свете остроумная Ольга искала мудростью», – говорит летописец, и естественно, что к концу своего пути она обрела истинный источник мудрости – Христово учение. Так, по всему вероятию, доходили до этого источника многие из тогдашней Руси. Изыскивая и испытывая, что творилось во всей Русской земле, чем и как жила эта земля, объехавши всю эту землю из конца в конец, Ольга, следуя естественному влечению своей пытливости, должна была рано ли, поздно ли побывать и в Царьграде, ибо все лучшее и дорогое в жизни, все, чем украшалась русская жизнь в тот век, приходило из Царьграда и там сосредоточивалось. Царьград для русских людей X века был тем же, чем был для них Париж со второй половины XVIII века. Теперь представлялся к этому самый святой повод. По рассказу летописи, Ольга пожелала принять святое крещение от рук самого патриарха, что очень вероятно, хотя греческие свидетельства и не упоминают об этом. Она могла креститься в Киеве, могла для этого ехать в Корсунь; но ее мысль необходимо уносилась в славный Царьград. Там было средоточие христианской жизни, там хранились святые памятники христианства от первых веков, там только возможно было созерцать неизъяснимое для язычника величие христианского обряда и красоту церкви. Вместе с тем для кого же из тогдашней Руси не был любопытен этот греческий всемирный торг, этот город, изумительный по своей красоте и богатству? Кто не желал видеть своими глазами это «золото, серебро и паволоки», которыми в русском воображении так коротко, но точно обрисовывался весь греческий быт.

Самая поездка в Царьград для тогдашней Руси была таким же обычным делом, как и поездка в Корсунь. Каждое лето днепровские лодки ходили и возвращались по знакомой дороге. Ольга присоединилась к этому обычному посольскому и гостиному каравану, взявши с собой большую свиту из знатных боярынь, своих родственниц, и из своих придворных женщин. Первых было 16, вторых – 18, и, без сомнения, еще больше находилось в этой свите меньших прислужниц. Таким образом Ольгин поход на Царьград был походом русских женщин, представлявших главу всего каравана и ехавших смотреть греческую красоту и искать у греков мудрости.

Нельзя сомневаться, что если Ольга отправлялась в Царьград с прямым намерением принять там святое крещение, то выбор сопровождавших ее женщин, как и мужчин, во всем должен был согласоваться с ее главной целью. Не могла она окружить себя крепкими язычниками, и потому, естественно, она взяла с собой только тех, которые во всем следовали за своей княгиней и были готовы к принятию новой веры настолько же, насколько и сама княгиня. В числе их могли быть и сомневающиеся, но, во всяком случае, способные тоже ей последовать. То же можно сказать о боярах-послах и гостях. По всему вероятию, иные из них давно уже были христианами, иные склонялись уже на истинный путь или же были совсем равнодушны к перемене веры. Вообще состав Ольгиной дружины необходимо должен был во всем отвечать ее мыслям и намерениям. В противном случае и само путешествие не было бы безопасно от вражды язычников.

Очень также вероятно, что греческий путь был делом привычным не для одних русских мужчин, но и для женщин, для многих жен этих отважных мореходов – лодочников. Теперь в лодках через далекое море отправлялись в Царьград не одни рабочие жены, а лучшие, по крайней мере, знатные женщины всего Киева. Проехать описанным путем Днепровские пороги, хотя бы пройти их в виду печенегов по берегу, пешком или при помощи повозок, все-таки это для знатных женщин было делом до крайности мужественным и отважным. А дальше волновалось бесконечное море, где надобны были иное мужество и иная отвага. И все это не казалось чем-либо необыкновенным для тогдашних людей; ни один летописец не заметил никакой особенности в известии, что «иде Ольга в греки и приде Царюгороду». Достопамятный поход обозначен в летописи такими же короткими словами – «иде в греки», какими обозначены и военные походы Олега и Игоря.

Нет сомнения, что Ольга, как мы заметили, приплыла к Царьграду с обычным торговым русским караваном в обычное время, вероятно, в июне или июле. Но принята была царями только 9 сентября. До тех пор она стояла без дела в гавани. Почему так случилось, об этом знал византийский двор, который подобные приемы всегда до мелких точностей соразмерял с честью приходящих, т. е. с большим или меньшим весом их политического значения для Греческой империи, и особенно с честью своих придворных порядков. Как бы ни было, но, по-видимому, Ольга была не совсем довольна этой задержкой, а быть может, и всем приемом. По рассказу летописи, по возвращении ее в Киев греческий царь прислал к ней послов, сказывая, что он много дарил ее и что она обещала, когда воротится домой, взаимно послать и ему русские дары, челядь, воск, меха и в помощь войско. Ольга отвечала так: «Скажите царю: если он постоит у меня в Почайне так же, как я стояла у него в гавани, то после того и дам ему обещанные дары». С этой речью она и отпустила послов.