Растущая луна: зверь во мне

— Конечно, нет. Как женщины догадываются? Когда муж перестает делить с ней постель. Перестает с ней разговаривать и дарить подарки. Перестает ею восхищаться и клясться в любви. Я таких промахов не допускаю лет с семи.

— Все ясно! — окончательно развеселился Еж.

Елиад представил, что было бы, если бы этот разговор услышала Ламис. Сколько бы тарелок об его голову она разбила! Да это он бы потерпел, а вот ее слезы… Все-таки хорошо, что жены эйманов не покидают своих домов. Ламис, она, конечно, мягкая, но и с характером. За это и полюбил ее, и ни разу не пожалел, что женился. Другие женщины — это так, мимолетное, а Ламис навсегда, и он несказанно этому радовался.

Когда на улице стемнело, Корсак надел простенький плащ стража.

— Я так надеялся, что ты пошутил, — засмеялся Дафан. — А ты бросаешь меня одного.

— А зачем тогда я ванну принимал? — удивился Елиад. — Не для тебя же. Нет, если хочешь, я найду себе замену, — с готовностью предложил он.

— Сам справлюсь, — отказался Дафан, вспоминая хорошенькую служаночку. — Ты главное спроси, принимала ли дама ванну, а то они тут не очень любят купаться.

Последнюю фразу он произнес уже в закрывающуюся дверь. Лениво потянулся, а потом позвонил в колокольчик. Не коротать же ночь одному, в самом деле.

…Корсак добрался до нужного дома очень быстро, потому что пришпоривал коня то и дело. Он всегда одевался попроще, когда выходил из дома без охраны. А ехать к женщине с охраной, это как-то…

Привязав лошадь к перилам крыльца, и решив, что не потерпит большого убытка, даже если к утру ее сведут, он постучал. За дверью стояла такая тишина, что он подумал, там уже все уснули, но тут дверь приотворилась. На цепочке, как и в первый раз. И вопрос тот же:

— Что вам угодно?

— Принес деньги за записи Шишлы, — вкрадчиво пояснил он.

За дверью помедлили, а затем цепочку сняли. Он шагнул в темный коридор. Лампа, стоявшая на лестнице, осветила женскую фигуру, тоже кутающуюся в плащ.

— Подождите, я оденусь, — и он предположил, что под плащом у нее нет ничего. В крайнем случае, нижняя рубашка.

Прежде чем Дарихан ушла, он быстро шагнул к ней и обнял, распахивая плащ. Так и есть — нижняя рубашка.

— Одеваться необязательно, — он склонился к ней. Если он ошибся, если вдова Шишлы не хочет его видеть, сейчас время дать ему пощечину. Но женщина облизнула губы, и Корсак подхватил ее на руки и понес наверх, удивляясь, какая она легкая, будто пушинка. В той комнате, где они беседовали, стояла кровать. И уж совершенно точно там тепло, и можно снять эту дурацкую рубашку.

— Ты женат! — слова прозвучали как обвинение.

Днем Елиад через слугу прислал Дарихан несколько корзин с продуктами и хорошим вином. До его прихода, она отнеслась к подарку настороженно, почти ничего не трогала. Теперь же, едва они немного освободились, Корсак принес одну из корзин наверх. Женщина, выпив совсем немного, быстро захмелела и от этого еще похорошела. И — да — она тоже приняла ванну. Елиад не сомневался, что она мечтала о нем. Он лежал на не самой широкой кровати в жизни, а Дарихан, озаренная светом камина, обвиняющее смотрела на правое предплечье с татуировкой в виде венка цветов. Он потрогал густые волосы и, выдержав паузу, ответил на восклицание.

— Э-э-э… Видишь ли, милая… мне тридцать один. Как бы… уже пора…

Как он и предполагал, пьяные мысли Дарихан тут же унеслись в другую сторону.

— Сколько тебе??? — и упала ему на грудь, так что волосы пощекотали все, что можно. — А вот знаешь, — авторитетно заявила она, — будь ты старше. Даже моим ровесником. Ты бы меня не соблазнил.

— Ну, откуда ты можешь знать, милая? — разулыбался Корсак.

— И нечего тут улыбаться. Смешливый какой! Я просто хотела узнать, как это. С молодым. Когда вот такой сильный. Шишла меня на двадцать лет был старше. А больше я и ни с кем. Ты мой первый любовник, между прочим.

— Польщен, милая.

— Хватит лыбиться! Смешливый какой, — она снова вскочила, потом вдруг посерьезнела. — Ладно. Хватит. Начинай уже.

— Что начинать, милая? — подмигнул Елиад. — Мы вроде только закончили.

— Не заговаривай мне зубы, — язык женщины слегка заплетался. — Я, может, и пьяная, но я прекрасно все помню и хорошо соображаю. И у тебя ничего не выйдет. Ничего! — она помахала пальчиком перед ним, от чего Корсак еле сдержал смех. — Ишь, смешливый, — нахмурилась Дарихан. — Я все понимаю. Зачем молодой, красивый и богатый мужчина пришел к страшной старой тетке? Зачем он ее накормил и напоил? Конечно, чтобы обделать свои делишки. Чтобы я тебе отдала записки Шишлы. А я не отдам! Это знаешь ли слишком. Три тысячи золотых и одна ночь с любовником. А ты ведь не останешься, ты не Шишла. Ну, давай, — настаивала она. — Ты сказал, принес деньги. Обманул?

— Ну почему же, милая… Принес, — его смешила эта маленькая пьяная женщина, изо всех сил показывающая себя строгой и умной.

— Опять лыбится! Прекрати, — возмутилась Дарихан, она замахнулась, чтобы ударить его по губам, но в последний момент передумала и жарко поцеловала. — Ну, давай, сколько ты там принес? — строго произнесла, оторвавшись. — Пятьсот золотых, наверно? Давай.