Растворяясь в ярком свете

– Рефлексивное письмо – действенный способ разобраться в себе. Для меня оно стало спасением в трудные времена. – Она гладит меня по руке, улыбаясь, чтобы утешить, и я едва не отшатываюсь. Оказывается, у нее на левой щеке маленькая ямочка, точно такая же, как у меня. Как же я раньше этого не замечала?

И у папы аналогичная ямочка. Он, бывало, уверял, что раз она всего одна – это признак удачливости.

От горькой иронии у меня начинает покалывать кожа.

Как только Синтия выходит из комнаты, я поспешно бросаюсь на кровать и, схватив одну из подушек с бахромой, крепко прижимаю ее к животу.

В «Мэри Поппинс» есть момент, когда трубочист Берт обещает маленьким Джейн и Майклу Бэнксам, что если они просто зажмурятся и подпрыгнут, то магическим образом окажутся в нарисованном мелом рисунке. Они так и делают, а когда снова открывают глаза, то по-прежнему стоят на той же самой лондонской улице. Тогда Джейн смотрит на Берта и спрашивает: «Что-то должно было случиться, да?»

Вот и я задаюсь тем же вопросом, что Джейн Бэнкс. Что-то должно было случиться, когда я сюда приехала? Например, мне следовало расплакаться долго сдерживаемыми слезами. Или я надеялась, что, едва моя нога ступит на песок, я тут же пойму, как справиться со всей этой ситуацией?

Не было бы лучше просто остаться дома?

«Нет!» – пронзительно визжит голосок у меня в голове.

Существует большая разница между тоской по дому и томлением по тому, чего больше не существует. Мой дом, каким я его знала, определенно относится ко второй категории.

Внимание привлекает лежащий на прикроватной тумбочке дневник. Доктор Голд постоянно советовал нам с Брук их завести. «Вы делали записи в своих дневниках на этой неделе?» – бывало, вопрошал он.

Брук, конечно, прилежно заполняла страницы, поскольку терпеть не могла не выполнять задания. А всякая моя попытка оканчивалась бездумным созерцанием чистого листа, потому что я понятия не имела, о чем писать. Любые фразы казались банальными или не вполне правдивыми, будто я сочиняла, что должен испытывать на моем месте другой человек, ничего при этом не чувствуя.

Даже несколько недель спустя доктор Голд не оставил надежды однажды увидеть слова на чистых страницах моего дневника.

– Тебе не нужно придумывать ничего особенного или поэтического. Просто запиши то, что у тебя в голове. Можно даже в виде письма ко мне.

Мой творческий кризис продолжался целых полгода, а теперь, наконец, появились мысли для записи в дневнике.

Дорогой доктор Голд,

На прошлой неделе я сидела в вашем кабинете. Вы открыли маленький белый конверт и сообщили мне, какой будет моя смерть.

(тут я мысленно бросаю микрофон для пущего эффекта)

Эбби

Глава 2

Ранее

Это случилось накануне Рождества. Так всегда и бывает – самые дерьмовые события происходят аккурат перед праздниками.

Дрожа в шортах, я поднималась по лестнице к своему дому, перепрыгивая через две ступени за раз. Хорошо хоть успела до снегопада. Я уж думала – не выживу, когда пошла тридцатая минута речи, которую тренер Мёрфи всегда толкает на последней волейбольной тренировке перед зимними каникулами. Она пытается вбить в наши головы, что команде не пойдет на пользу, если мы целых две недели будем объедаться сладким, валяться в постели до десяти часов и смотреть Netflix. Так как именно эти три занятия возглавляли список моих приоритетов, все полчаса я мысленно решала, какой фильм выбрать первым и полакомиться ли сперва мятными конфетами или имбирным печеньем.

Поднеся ключ к замочной скважине, я услышала знакомые голоса взрослых, смеющиеся и фальшиво исполняющие традиционное «Украсьте залы», и, поспешно развернувшись, со всех ног припустила к черному ходу.

Не поймите меня неправильно. Мне нравится, как мама с Уиллом исполняют рождественские гимны, но я предпочла заявить о своем возвращении домой чуть позже, когда они достаточно выпьют. Тогда они будут увлечены пением и не станут выпытывать, какие мне нравятся парни – словно я пятиклассница-несмышленыш, а не выпускница, честное слово!

Только я влетела через черный ход на кухню, как с неба посыпались пушистые снежинки.

– Вовремя ты! – прощебетала Брук, методично выкладывая на противень кружочки песочного теста. В тех редких случаях, когда выпечкой занималась я, вид у меня становился такой, будто в руках пакет муки взорвался. Брук же в своем безупречно чистеньком фартучке образца 1950-х выглядит так, что хоть сейчас в кулинарном шоу по телевизору показывай. – Они выпили уже по третьему хмельному эгг-ногу[2].

– Правда что ли? Не думала, что они успели так набраться. Вроде слова песни не перевирали. – Схватив ложку, я зачерпнула порцию теста и отправила в рот, за что тут же схлопотала неодобрительный взгляд Брук – ну вылитая мама!

– Что? – протестующе пробубнила я. – У тебя вон уже печенье в духовке печется. Сколько его нужно маминым друзьям?