Ратанга

Я и впрямь рассчитывала вернуться скоро. Было, правда, уже темно, но сильно светил месяц, да и дорога на площадь Совета была мне знакома. Белый щебень Тракта искрился под лунным светом. Неровными зубьями возвышался передо мной Белый Ярус, и, перерастая его крыши, темнели в небе башни. Огни в них не горели, но это меня не остановило, и уже через полчаса я поднималась по давешней лестнице, присвечивая себе взятой у входа походней.

В коридоре, что вел к покою Хранительницы, тоже никого не было. Я подняла факел над головой и двинулась вперед, но не прошла и двух шагов, как сверху. где лестница терялась в темноте, догнал меня отчаянный вскрик. Я застыла. Быстро и громко простучали по каменным ступеням шаги, и в коридор вбежала Алин.

Я не сразу поняла, что это она. Она была одета, как обычно одевались женщины Ратанги - в длинную белую рубашку и синее платье с широкими рукавами сверху. Волосы ее были растрепаны, а на лице я увидала глубокое смятение. Она бросилась ко мне и вцепилась в плечи, едва не выбив факел, в глазах у нее стояли слезы.

- Скорее, - проговорила она, захлебываясь, - иди же скорее, никого нет, я не знаю, что делать...

- Что случилось?

- Странница...

Я оттолкнула ее и, выронив факел, побежала в покой.

- Не смей! - кричала мне вслед Алин. - Не ходи туда!

Покой освещала луна. Задыхаясь, я огляделась. На кровати, закинув голову. лежала Странница. Казалось, она спала.

- Не подходи, - прошептала Алин. Она стояла в дверях, сжимая полуугасшую походню. - Не подходи. Морна.

- Неправда! - вырвалось у меня. Алин, обойдя меня, подошла к изголовью кровати, наклонила факел. Но я все равно не верила. Скорее бы я могла заболеть! Но она...

- Ты что стоишь? - хрипло спросила Алин. - Беги, зови кого-нибудь! Я одна здесь...

У нее вдруг подкосились ноги, и она опустилась на пол рядом с постелью. Невольно я протянула руку, чтобы помочь ей, но тут Странница застонала. Стон этот, хриплый и сухой, как песок, словно хлестнул меня.

Не помню, как я выбралась из Башни Вождей, как бежала той же дорогой. В доме Тлели уже были погашены огни. Я ворвалась в горницу, гулко хлопнула отпущенная дверь, и тут же я закричала:

- Проснитесь! Беда!

Первой прибежала Тлели в одной рубашке, неся перед собой миску с раскаленными углями. Увидев Тлели, я вдруг почувствовала, что слабею, и торопливо присела на лавку. Тлели наклонилась надо мной, освекщенная красным светом углей. За ней уже стояли Харен и Болард.

- Что случилось? - спросила Тлели сердито.

- Странница заболела... - выдавила я и разрыдалась.

* * *

Солнца не было. Небо перед рассветом лишь просветлело, но не изменило цвета, не хлынул, прорвавшись на застланный хмарью небосклон, алый победный свет. И оттого казалось, что ночь не покинула мир, а лишь притаилась, припала туманом к земле, жадно подстерегая тот миг, когда свет истает, исчезнет, и тогда придет время ее власти - навеки...

Весть о болезни Хранительницы была последним ударом, сокрушившим самое жаркое упрямство. Давно люди не ведали такого отчаяния. Священные птицы отлетели от стен Ратанги, и морна накрыла ее своим серым крылом. Ратанга была обречена.

Перед рассветом заскрипели возы, застучалитяжелые копыта коней, и через распахнутые, никем не охраняемые Врата Трех Цветов потек людской поток. Детей и раненых не было здесь - почти всех, кто остался в живых, вывезли еще за день, и теперь они, уж верно, подходили к перекрестку Трех Корон, где опустел дорожный столб, покинутый крылатыми святынями Ратанги...

Возы были почти не нагружены, а в том, что взяли с собой, видна была та горькая поспешность, с которой собирались люди в эту последнюю дорогу. А у иных, что прежде еще бежали от врагов за непобедимые - казалось - стены Ратанги, и вовсе ничего не было, кроме того, что на них, но их в этом не упрекал никто. И люди делились всем, от лепешки до одеяла, потому что морна лишила все ценности их ослепляющего блеска, и никто не хотел спасаться чужой жизнью, потому что спасения не было.

Молчание, тяжелое, как могильная земля, висело над людьми, и лишь скрипели колеса, вдавливаясь в песок, да выли, догоняя возы, собаки, никак не желавшие понять, отчего их хозяева покидают свои дома.