Ратибор и сыны Одина

Месяц август вступил в свои законные права, забирая прочь невыносимый июльский зной и принося долгожданную прохладу на земли Мирградского княжества. Хотя бы по ночам. Пурпурное солнце не спеша закатывалось за дымчатый горизонт, а белогривые облака высоко в голубых небесах, гонимые стремительными порывами ветра, всё так же продолжали складываться в причудливые, узорчатые фигуры, когда в Дубкино нагрянули трое приятелей. А вместе с ними и сотня бравых молодцев, коих Святослав велел взять с собой Яромиру, Ратибору и Мирославу, чтобы при встрече гостей с Севера, кои вскоре ожидались тут же, представительство Мирграда выглядело более-менее солидно.

Прибыв за день до каравана Савросия, дружина витязей расположилась в окрестной дубовой рощице, дабы не смущать местных и не спугнуть ненароком «волчьих» торговцев, которые наверняка на берег бы сходить и не подумали, коль лицезрели бы со своих лоханей ватагу ратников, поджидавшую их на суше явно не для того, чтобы простоквашей с мёдом угостить. Правда, жители Дубкино прознали, конечно же, практически моментально о затаившемся недалече отряде воинов, но отнеслись к этому с пониманием, благо недоверия дружина Святослава ни у кого не вызывала. И даже наоборот, чувство глубокого почтения да уважения испытывали все те, кто не преминул сходить да поглазеть любопытными зенками на столичных витязей, непременно прихватив с собой различных вкусностей вроде крынки молока с караваем хлеба, кувшинчика-другого свежей ряженки со сдобными сладкими ватрушками аль корзинки только-только запечённых на углях зубастых щучек. Ну а некоторые, особо ретивые да сердобольные, и по доброму румяному, аппетитному поросю целиком приволочь умудрились. Лукошкам же с малиной, земляникой, морошкой, красной и чёрной смородиной да зеленью разнообразной наподобие щавеля, лучка с петрушкой и укропом числа не было. Ну и куда уж без плетёнок с кабачками, помидорками да огурчиками. С пустыми руками ибо негоже к дружинникам самого владыки всех земель окрестных соваться: свои же потом засмеют да застыдят.

Князя любили и даже боготворили в Дубкино, так как при его правлении здешняя деревушка разрослась и расцвела особенно пышно, а население местное значительно увеличилось, при этом отнюдь, мягко говоря, не бедствуя, ведь перевалочный пункт для торговцев всех мастей, статус которого утвердил за посёлком Святослав, приносил стабильный и щедрый доход подавляющему большинству тамошних обитателей. Ну а поборами тяжкими правитель Мирграда никогда не гнобил подданных, так чего же жителям погоста не отблагодарить, кто чем может, дюжих витязей своего обожаемого властителя? Пожалуй, только трактирщик Ефласий, хозяин «Дубравы», поначалу казался несколько недовольным, боясь в первую очередь того, что родное заведение с землицей сравняют, выковыривая оттудова купца с его холуями. Но объёмный кошель с серебром, небрежно брошенный Яромиром с утреца, в день прибытия Савросия, на столешницу перед кабатчиком, мигом смахнул с лица Ефласия хмурое выражение, заставив того смущённо бормотать, помимо слов благодарности, что-то вроде: «Ай, да и пёс с ним! Всё равно собирался ещё один постоялый двор строить, попросторнее…»

Ратибор с Мирославом же, памятуя о прошлом своём визите в Дубкино, заглянули утром к старосте Волонию, приземистому старику примерно семидесяти лет от роду, уже начавшему с годами терять чувство реальности, и поинтересовались у того, нет ли каких письмишек странных из Мирграда, адресованных купцу Савросию? Волоний, гордо выпятив седую грудь, высокомерно молвил, что послание имеется, да только от самого князя Святослава оно, и велено передать лично в загребки прибывающему торговцу, обязательно ещё до спуска на берег, то есть сразу как причалят. Ни на каких условиях вредный старец не соглашался отдать весточку в руки двум приятелям, упрямо заявляя, что данная честь владыкой Мирграда оказана ему лично неспроста, а именно потому, что знает князь, кому можно доверить столь ответственное поручение. В конце концов, Ратибору, никогда не отличавшемуся ангельским терпением, надоело по-хорошему уговаривать упёртого Волония, больше походившего на непоседливого ребёнка, коими с годами волей-неволей становятся многие из седовласых мудрецов. Потому рыжебородый богатырь так рявкнул на старика, что тот, тихо охнув, опосля резко замолчал, выудил одеревенелыми пальцами из-за пазухи ценное письмишко, нехотя передал воинам да быстро умчался к ночному горшку, благо в лачуге у старосты сей необходимый в любом хозяйстве атрибут находился всегда под рукой. Или под задницей.