Ратник

И слышим волчий вой.

И наш последний бой,

Запомнят облака,

И похоронит нас,

Быстрая река.

Нас окружает черный лес,

Из копий и мечей,

Но сломаем мы его,

Храбростью своей.

И наш последний бой,

Запомнят облака,

И похоронит нас,

Быстрая река.

Мы осветили белый снег,

Трупами врагов,

Мы пропели над огнем,

Песни трех ветров.

И наш последний бой,

Запомнят облака,

И похоронит нас,

Быстрая река.

Холодная река.

Священная река.

Причем с третьего припева окружающие уже начали ему подпевать. Ибо их стало пронимать. Чай не привыкли к такому.

И дело не в том, что песня хороша. Нет.

В те годы во всем мире не практиковалось силлабо-тоническое стихосложение. Из-за чего песни были весьма нескладны и не мелодичны. С одной стороны, а с другой — заклинания и заговоры старались делать ритмичными. Так что эта песня выглядела ОЧЕНЬ занятно. Напоминая чем-то ритуальный заговор или что-то в этом духе.

— Если ты это знаешь, то почему сам такого перстня не одел? — хмуро спросил Кондрат.

— Видишь это? — поинтересовался Андрей, чуть тряхнув копьем с прапором, на котором красовалась оскалившаяся пасть белого волка на алом фоне.

— Вижу. Но… я не понимаю. Причем тут волк?

— Вместе с Перуном летят древние вороны и могущие волки. Ибо ворон — есть птица, что забирает душу павшего воина на небеса.

— А волки?

— А волки — это мы.

— Что? — не понял Федот. — Это как?

Андрей хмыкнул. И продекламировал им фрагмент из песни «Князь» группы «Сколот».

Нас встретит стрел колючий дождь

И вражеская рать!

Смелее в бой! Перун — наш Бог,

Он будет нас беречь,

К победе пусть проложит путь

Наш обнаженный меч!

Не видно неба синевы, повсюду вороньё -

Мы не добыча, Князь, мы волки -

Хищное зверье!

Последние две строчки парень буквально прорычал. Замолчал. И заметил, как все уставились на прапор, напряженно вглядываясь в оскаленную пасть волка.

— Вот видишь, — усмехнувшись, произнес Андрей, — ты надел перстень Перуна и встал под его знамя. И ты еще спрашиваешь, почему я пошел в этот поход, зная, что меня, да и всех вас отправили на верную гибель?

— Что тебе сказал отец Афанасий? — хрипло спросил Кондрат.

— Предупредил о том, что старшины что-то задумали.

— И ты не сказал?

— Уходите! — рявкнул Андрей. — Снимите эти перстни. Бросьте их на землю. И уходите. Если боитесь встретиться с врагом лицом к лицу.

— Но…

— Если мы уйдем, то что будешь делать ты? — осторожно спросил Кондрат.

— То, что должно воину, — произнес Андрей и чуть пнув шпорами своего коня, он отъехал в сторону.

Все эти дни с момента разговора с отцом Афанасием он не находил покоя и чувствовал себя загнанным в угол безысходности зверем. Внешне хранил спокойствие, но внутри его терзали настоящие бури эмоций. Из-за чего с каждым днем он накручивал себя все сильнее и сильнее.

Не требовалось большого ума, чтобы понять откуда растут ноги этих слухов, что стали распускать по народу. Опасные слухи. Смертельно опасные.

Пока он бодался в Туле со старшинами все было относительно нормально. И шансы выйти живым из этого конфликта виделись ему вполне реальными. Теперь же…

Черт его знает, что теперь будет. Или в бою убьют, или в застенках замучают. Ибо Ивану свет Васильевичу еще один Рюрикович даром не сдался. Тем более такой. И от имеющихся тошно. Да и бояре вряд ли обрадуются пополнению своих рядов.

Понятно, что все это просто слухи. Но для того, чтобы раздавить такую мелкую сошку, как поместный дворянин из Тулы и этого довольно.

Что ему оставалось в таких обстоятельствах?

Сбежать?

Куда? В той же Литве Рюриковичей тоже хватает. В том числе и потомков того самого Всеслава Брячиславовича. И еще один, причем весьма мутный, там и даром не нужен. Тем более, сбежавший со службы, проявив трусость перед лицом врага. Поляки и литовцы были кем угодно, кроме трусов. Особенно в эти времена, где личная храбрость шляхты была уже едва ли не абсолютным культом.

Играть по правилам старшин?

Глупо. Они ведь наверняка передали весточку кому надо.

Оставалось лишь одно — действовать так, как никто не ожидает. Прямо по учению Лао-Цзы. Ибо удивишь — победишь. Или, хотя бы попытаешься. А умирать в борьбе не в пример легче, чем опустив руки.

Только вот пойдут ли его люди за ним? Решатся ли? Все-таки они совсем на других традициях воспитаны. И воспринимают Перуна как некоего защитника небесного во вполне христианском духе. Защитника, а не вдохновителя. Да и после смерти Андрея их трогать никто не станет… Однако минуты не прошло, как Аким, грязно выругавшись, громко продекламировал: