Ратные подвиги простаков

По летам Рукавицын был несколько моложе Прохора Матвеевича, но он постоянно подчинял волю последнего собственному своеволию.

— Дай, дружок, папиросу! — произносил Рукавицын, переступая порог соковской квартиры.

Будучи курильщиком-любителем, Прохор Матвеевич потреблял папиросы высшего качества, как увеличивающие долгое время курки и дающие особо приятный запах.

Он зато каждую папиросу тянул не спеша, и дым, испускавшийся тонкой нитью, вьющийся в колечках, ласкал его взор. Обожая папиросы высшего качества, он с особой важностью открывал коробку перед носом Рукавицына.

— Фу, какая дрянь! — негодовал Рукавицын, подтягивая за пояс брюки, сползавшие с его худосочной талии.

Прохор Матвеевич хлопал часто ресницами и неуклюже прятал коробку с папиросами в карман. По последнее его действие парализовывалось возгласом Рукавицына:

— Стой, браток, не прячь папиросы! Твои хоть и дрянные, а у меня никаких…

Рукавицын брал из дрожащих рук Прохора Матвеевича коробку и по три папиросы закладывал за каждое ухо.

— Это, братишка, я про запас, — сообщал он. В дальнейшем Рукавицын садился за стол, поедал все явственное наличие, подаваемое досужими руками Клавдии Гавриловны, и выпивал значительные винные запасы, хранимые в соковском доме.

— Оторвался ты от нас, Прохор, — упрекал Рукавицын, — по научной части пошел, вот и размяк.

Научная часть, по мнению Рукавицына, заключалась в административной должности Прохора Матвеевича, и сам Рукавицын считал себя в этом деле обойденным.

— Ты пойми, Прохор, что хранится в этой коробке, — тыкая себя пальцем в лоб, говорил Рукавицын. — Тут, друг, хрусталь и мелкие крупицы золота…

Прохор Матвеевич подтверждал, что в рукавицынской голове в полном наличии ясный административный ум, и рекомендовал ему перестать пить.

— Ах, вот что! Пить перестать! — возмущался Рукавицы». — А знаешь ты, что у меня заложено вот тут?.. — Рукавицын ударял кулаком в собственную грудь, указывая то место, где у него что-то заложено. — Тут, друг, у меня сердце, понимаешь? А мое сердце — не сердце, а чувствительная пластинка…

Прохор Матвеевич соглашался и с этим рукавицынским мнением, памятуя, что и его собственное сердце есть организм чувствительности.

— Ты же, Павел, — прогульщик! — осторожно замечал Прохор Матвеевич, чтобы в его словах не слышался упрек.

— Ясное дело! — соглашался Рукавицын. — А ты думал, кто же я, если само сердце требует разгула?

Рукавицын опрокидывал очередной стакан водки, будто его разгульное сердце требовало влаги, и продолжал:

— А что мне, дружок, не гулять, если в своем ремесле я разбираюсь, как в пяти пальцах? Я ведь, друг, бетонщик первой руки.

Приостановив на время разговор, Рукавицын неторопливо прожевывал огурец, хрустящий на зубах.

— Меня недавно на постройке гиганта хотели завязать на буксир, а я им в ответ: «Смотрите, не захлестнитесь, друзья, сами вы в тесном хомуте тужитесь…»

Остатки водки в графине Рукавицын допивал из горлышка и после ударял дном графина по столу.

— Знаешь ты, Проша, отчего я пью? — восклицал Рукавицын. — Оттого, что сукины дети на свет пришли: спешат за социализмом, а что толку, если мою кожу, содранную в работе, потратят при социализме на сапоги. Мне, друг, сапоги подавай теперь…

Прохор Матвеевич будто бы чувствовал за собой вину, так как несколько пар сапог им были заготовлены впрок. Он поднимал ногу вверх и осматривал носки сапог.

— Ты что на свои сапоги глаза пялишь? — вопрошал Рукавицын. — Али мне хочешь подарить?..

Прохор Матвеевич пугался неожиданного вопроса и тихонько произносил:

— Если хочешь…

— Я же к примеру сказал, дурак!.. — упрекал его Рукавицын.

Но дабы не дать Прохору Матвеевичу позабыться, Рукавицын нагибался, ощупывал мягкие голенища его сапог.

— Впрочем, разуйся-ка, я примерю, — добавлял он.

Павел Рукавицын таким же способом добывал себе белье, пиджаки, пальто, и Прохор Матвеевич убеждал себя в том, что несостоятелен данный текущий момент, раз рабочий задаром выпрашивает обувь и белье…

Прохор Матвеевич, слушая Рукавицына, задавал себе вопрос: не есть ли действие последнего сокрытое воплощение протеста массовых людей против текущей действительности?..

Уходя за далекие пределы действительности, Прохор Матвеевич облегчался: карета прошлого уже стояла у парадного подъезда его небольшой квартиры; в парткоме был решен вопрос о снятии его с должности директора Комбината общественного благоустройства, учреждения, строящего металлургический гигант.

Прохор Матвеевич открыл окно, улица была молчалива и покойна. Он услышал где-то вдалеке одиночный голос, который заканчивал куплет массовой песни сочинения Бедного Демьяна:

Без тебя большевики обойдутся!

Прохор Матвеевич оробел, отошел от окна в глубину комнаты и тихо загрустил.

8. У ПОСЛЕДНЕГО ПРИЧАЛА

Марк Талый неким образом внешне видоизменялся: он еженедельно стал промывать голову, густо ее намыливал, отчего по просушке его волосы имели пышность, не топорясь, как прежде, косицами. Если раньше он брился от случая к случаю, то теперь делал это в установленный срок — через каждые два дня.