Ратоборцы

Не выходя из своих покоев никуда, помимо аудиенций у Батыя, князь знал и видел благодаря дворскому все, что совершалось во всех закоулках и клеточках утробы чудовищного левиафана, именуемого Золотой ордой.

А что совершалось в голове этого чудовища — об этом своевременно сведать и разгадать ставил он задачею для себя самого.

Каждая встреча с Батыем, с ханом Берке, с нойонами приносила ему что-либо новое.

Каждодневные доклады Андрея-дворского восполняли недостающее.

Дворский сведал и уразумел в Поволжском улусе многое: начиная от всех тонкостей механизма гениальной китайской администрации, от изумительного устройства конницы буквально вплоть до копыта лошадиного.

— О! Княже! — говорил он. — Долго еще нам с ними не потягаться!

Он принимался рассказывать:

— Смотрел я, смотрел на их конницу: экое сонмище! Где же тут совладать!.. Нет! Доколе союзных нам нету — одна надежда на строителей, на градоделей наших, что крепости созидают, — на Авдия, на Олексу, на прочих! А на чистом поле не устоять! И правильно ты, Данило Романович, устроял. И впредь надо города укреплять. Но и конницы добывать, елико возможно!

Однако воевода, высоко оценивая татарскую конницу в массе, о каждом отдельном всаднике отзывался пренебрежительно:

— Сидит некрепко. Сковырнуть его не долго дело. Телом против наших жидки. А пеши ходить вовсе не способны. Но лошадь ихняя, Данило Романович! — Дворский от восхищения закрывал глаза, прищелкивая языком. — Копыто у ихней лошади твердее железного! Подков не кладут. Некованая отселе и до нашего Карпата дойдет. Копытом своим корм из-под снегу, из-под чичеру выбивает прошлогоднишний! Это есть конь!.. Одним словом — погыбель Западу!

Даниил внимательно слушал его.

— Норов и обычай их пестрый, — говорил дворский. — Есть хорошее, есть худое. Самое лучшее, я считаю: нету у них, чтобы кто из войска сотворил нечто бы самовольно. А когда хан прикажет, то и в огонь головой кинутся! Что царь потребует — свято! И обычай добрый имеют: спать в шатрах при полном вооруженье. И сызмальства, с двух-трех годков, учатся стрелять, и копья метать, и на конях ездить, — учатся, окаянные, художествам сим!

И вдруг разводил руками в недоуменье и начинал осуждать:

— А работать — глядишь, все женщина и женщина! Ленивцы эти татары, мужской полк, и не говори!.. Разве что кобылу когда подоит да кумыз потрясет в турсуке! А с телегами ихними — арбами — все татарушка, бедная, ворочает! Мужик ихний — только бы ему война, да грабеж, да охота! Более нет ничего! Не любят работать!..

Не укрылось от зоркого его взгляда и расслоение Орды:

— Богатый у них тоже бедными помыкает: просто сказать — как вениками трясет! Взять хотя бы кумыз: ведь в том и радость им, и пища, и лакомство. А простой татарин всю зиму и чашки единой кумызу не увидит. У богатых — у тех и всю зиму не переводится. И богаты татары уж до чего же ленивы! — лень ему, барсуку, даже и ладонь свою за спину дотянуть, когда спина зачешется. Но другие ему спину чешут!

Дворский едва не плюнул.

Сильно расхваливал рынки.

— Рынок у них, что море!

Не нравилось ему, что при этаком богатстве Орды нет у татар призрения нищих и жалости к больным.

— У нас ведь на Руси к нищим жалостны: издревле ведется. А у татар — захворал, занедужил, сейчас возле шатра черну тряпку на копье взденут: не ходите сюда, здесь больной! Ни больниц у них нету, ни странноприимных домов, ни богаделен!

Иное увиденное им в Орде вдруг неожиданно изумляло и умиляло дворского:

— А огольцы у них, ребятишки, в бабки тешатся, в свайку, ну точно бы наши, галицки!.. Стоял я, долго смотрел. Только понять ихню игру не мог. Девчушки — те в куклы играют, в лепки, в мяч тряпишной… Ну точно бы наши!..

И слеза навернулась на глаза воеводы.

— Не утерпел, княже, дал им леденца: своих ребятишек вспомнил…

Беседы с дворским были не только что пригодны, но подчас и утешительны князю. Иногда же — забавны:

— Хан к сударке пошел…

Поражаясь охвату его наблюдений, Даниил как-то пошутил с ним:

— Эх, Андрей Иванович, и всем бы ты золото, да вот только неграмотен ты у меня! Это не годится! Тебя же и государи западные и послы именуют: «палатинус магнус». Нет! Как только возвратимся в Галич, так сейчас же за книгу тебя посажу. К Мирославу — в науку.

Дворский не полез за словом в карман:

— То воля твоя, княже. Прикажешь — и за альфу сяду, и до омеги дойду! Но только и от книг заходятся человецы, сиречь — безумеют! Ум мой немощен, страшуся такое дело подняти!..

Помолчав, добавил:

— А вот про Батыя говорят, будто и вовсе малограмотен: только что свой подпис может поставить!..

4

Дня за два до выезда из Орды Андрей-дворский сказал Даниилу:

— Княже! Соногур на базаре мне повстречался: тоже всякую снедь закупает на обратный путь. Олександр Ярославич свое отбыл у Батыя: к выезду готовится.

— Когда? — как бы между прочим спросил князь.

— В среду, до паужны.

— Среда — день добрый ко всякому началу, — сказал князь. — Увидишь Поликарпа Вышатича, скажи: брату Олександру кланяюся низко.

Дворский опять заговорил о Сонгуре: