Раубриттер

раздумывая. Ни мгновения бы не думал. А сейчас он даже

смотреть деньги не стал, ни к одному мешку не прикоснулся.

Рене это заметил, и, кажется, уже не удивлялся, что кавалеру, будто

все равно.

— Завтра раздадим деньги, — говорил он, — пока пусть у вас полежат.

— Хорошо.

И все.

Все-таки Рене ушел озадаченный. И Волков это видел. Очень это

было нехорошо, не должны подчиненные видеть в нем человека

растерянного, испугавшегося или даже отстраненного. Но он

ничего не мог с собой сейчас поделать. Он все время думал… Нет, не о его сеньоре, разгневанном герцоге, и не о горцах, его

свирепых и мстительных соседях. Его выматывали мысли о

возможной беременности его жены. И ни сон, ни еда, ни деньги

для него сейчас не были радостью… Ревность, уязвленное

достоинство, растоптанная честь и боязнь, что на его поместье

сядет не его сын, просто заставляли кровь закипать. Он мрачнел, как только вспоминал об этом, а пальцы сжимались в кулаках до

хруста. И он представлял с удовольствием, как они сжимаются на

нежном, белом горле распутной женщины. Никогда он доселе не

испытывал таких сильных чувств. Кавалер буквально болел от них.

Он даже женщин сейчас не хотел. Хотя не старая еще, ровесницей

жены или чуть старше, рыжеволосая госпожа Ланге была весьма

привлекательна. Ходила рядом, сидела с ним за одним столом, и

делала ему тайные знаки, если хотела поговорить.

Он легко мог взять ее, как только представилась бы возможность, никуда бы она не делась. Но не трогал, не до нее ему было.

Так он и жил в эти дни: не радуясь ни серебру, ни вину, ни

жирному мясу и не желая женщин. Словно грешный старик перед

смертью.

Пришел к нему солдат еще до обеда. Чего ему нужно было? Хоть

поначалу и не хотел, думал, что клянчить что-то хочет, но

согласился принять. Сел за стол свой, велел звать просителя.

Солдат был молод, звали его Михель Греннет, он поклонился и

сказал:

— Господин, дозволите ли вы лодки ваши взять, что на пристани у

амбаров стоят? Хочу кирпич в Фринланд возить. Там открыть

продажу в Эвельрате.

— Эвельрат не близко, чего его в такую даль возить, кирпич и мне

нужен. — Сказал Волков. — Мне церковь строить еще, монаху моему

дом достраивать.

— Монах ваш, дом уже достроил, стены стоят, печи стоят, черепицы

мы ему еще нажжем, сколько нужно будет, а кирпич ему больше

не нужен. А как церковь строить начнете, так вы свой можете

тратить. У нас того кирпича, что вам причитается, много. На костел

небольшой хватит.

— И что, во Фринланде кирпич ваш брать будут? — Без всякого

интереса спрашивал Волков.

— Будут, господин, будут, — говорил солдат уверенно. — Купчишки их

тут все время около нас трутся, все норовят купить кирпичи наши.

И цену дают, но сдается мне, что там у них за речкой цена получше

будет. Иначе, тут бы у нас кирпич не клянчили. Думаю, туда поехать

с первой партией. Поглядеть, как торговля пойдет.

Брат Ипполит, что за другим концом стола сидел с детьми над

книгами, разговор их слышал. Обычно он в господские разговоры

не лез, а тут оживился, подошел к кавалеру и просил слово сказать.

— Ну? — Спросил Волков.

— Пусть солдат племянника вашего возьмет в компанию, — заговорил

монах, склонившись к уху господина. — Юноша к цифрам и счету

боек. Возрастом уже к делам способен. Ему, кажется, тринадцать

уже. Может к делу купеческому способность у него проявится.

А монах, может, был и прав. Щуплый все еще мальчик к воинскому

делу был не приспособлен, но по возрасту уже мог попробовать

другое ремесло.

— А грамоте ты его уже научил? — С некоторым сомнением спросил

кавалер.

— Писать и читать может плохо, но память у него хороша, и считает

хорошо.

Солдат терпеливо ждал, а Волков поманил к себе племянника:

— Знаешь, что брат Ипполит мне предлагает?

— Не ведаю, господин, — отвечал юноша.

— Брат Ипполит говорит, что ты к делу купеческому

предрасположен. Что память твоя хороша, и что считаешь ты

хорошо.

— Хочу я ремеслу воинскому учиться. — Сказал Бруно Дейснер.

— Нет, о том и не помышляй. — Сказал кавалер без обычной

твердости. — Солдат, бери моего племянника с собой помощником, пусть учится торговать. За это лодки мои бери без всякой платы.

— Что ж, мне помощник будет кстати. Беру, конечно. — Сразу

согласился солдат. Глупо ему было бы не брать к себе в помощь

племянника господина.

Волков достал два талера и протянул юноше:

— Это тебе на содержание. — Положил в руку тому одну монету. — А это

тебе на дело. Иди, смотри, что можно купить дешево там, и

продать дорого тут. И наоборот. И запомни, в деле купеческом

главное — это знание. — Положив вторую монету, он помолчал. — Это

во всех делах главное. Слушай, смотри, считай, запоминай. Знай

цены.

— Да, дядя, — отвечал без всякой радости Бруно, зажимая деньги в

руке. — Как пожелаете.

— Так и пожелаю, ступайте.

Оба они ушли на двор договариваться, и тут же пришла сестра, уже

все знает, глаза мокрые, стоит с упреком смотрит на брата.

— Хватит, — сказал Волков. Махнул на нее рукой. — Не на войну уходит.

А в дело торговое.

Она только покивала головой. Вроде как понимала.

Он вспомнил себя. Волков чуть старше был, когда ушел в солдаты.

И денег ему никто не дал, и компаньона старшего у него не было.