Раубриттер

И чуть не силой вел ее в спальню. А она рыдала при этом словно на эшафот шла. И все это было на глазах у всех. У Бригитт, у Терезы, у Увальня и у прислуги. Даже племянницы на все это смотрели, раскрыв рты от удивления.

Но Волков был неумолим. Пусть хоть лицо у нее от слез треснет.

Ему нужен был наследник, в происхождении которого он был бы уверен. Поэтому и волок госпожу Эшбахт вверх по лестнице в спальню, невзирая на ее вой и слезы.

Самому то было не в удовольствие, ложиться с ней и брать эту опухшую и проклинающую его бабищу, было так же приятно, как на обед глину есть. Помимо глупости своей и неласковости, так еще и красавицей она не была.

То и дело ловил он себя на мысли, что не желает ее лицо видеть, слышать ее завываний не желает. Хотелось пятерней ей рот ее от злобы лающий заткнуть. Отвернуть от себя опухшие глаза, что ненависти полны. Но никуда он деться не мог. Любое чадо, что она родит от кого угодно, будет претендовать на поместье, попробуй потом докажи, что рождено оно во грехе и распутстве. Ничего не докажешь, когда за него фамилия Маленов будет. А вот его чадо, что родит ему другая женщина, так сразу будет объявлено ублюдком. И потом ему, папаше, придется еще просить сеньора, чтобы тот облагодетельствовал его чадо, и признал его наследником.

После он спустился вниз и звал Максимилиана с Увальнем одеваться. Сразу весь доспех решил не надевать. До утра в седле в полном доспехе утомишься непременно. Кольчугу надел, да и ту без стеганки, прямо на рубаху. Поножи, наголенники, горжет. Все, решил ехать так. Остальное перед делом. Пока оруженосцы его одевали, он был задумчив и мрачен. Не так в его представлении должны были выглядеть проводы рыцаря на дело. Не должна жена с распухшим от слез лицом валяться в перинах, когда муж уезжает на войну.

— Все собрали? — спросил он, вставая со стула потягиваясь и разминаясь, чтобы доспех лучше сел.

— Шатер и ящик с оружием уже погружены, вино ваше тоже, — говорил Максимилиан, протягивая ему берет.

— Ну, так поехали, — он оглянулся.

Бригитт, Тереза и племянницы, даже Мария с одной из дворовых девок, все ему кланялись, сестра хотела еще что-то сказать, но он остановил ее жестом: «Не надо слов перед дорогой».

А сам сказал:

— Благословенны будьте, и молитесь за нас.

Только самая маленькая из женщин, пользуясь его вечным к ней расположением, подошла и, поймав его за руку спросила:

— Дядя, все говорят, что вы на войну едете.

Он ей улыбнулся и, потрепав ее по волосам, ответил:

— Горцы думают на наш берег вылезти, поеду прогоню их за речку обратно.

— Прогоните их и вернетесь?

— Если вы будете за меня молиться, — он опять улыбнулся, опять потрепал ее волосы и тяжелым шагом пошел к двери.

Максимилиан и Увалень, тоже уже одетые в доспехи шли за ним.

Если бы он обернулся, то увидел, что и сестра Тереза крестит его в след и плачет. И у госпожи Ланге слезы в глазах. И даже у служанок глаза на мокром месте. И не мудрено. Господин Эшбахта уходил на войну. И никто из женщин не знал, что будет с ними, если он не вернется.

Но Волков уже не думал о женщинах. Теперь он даже о жене и наследниках не думал. Максимилиан подвел ему коня, придержал стремя, помогая сесть в седло.

— Еган, — сказал Волков усевшись.

— Да, господин, — отозвался управляющий, подходя ближе.

— Ты помнишь, что делать, если я не вернусь?

— У меня две подводы и два мерина, забрать деньги и всех ваших женщин, собрать мужиков и скот, и всех вести в Мален. В Малене не задерживаться и оттуда с вашей женой и сестрой ехать в Ланн.

— Молодец, ты всегда был хорошим слугой, я рад, что встретил тебя.

Он протянул Егану руку. А тот, бестолочь, поначалу даже не понял, что происходит и смотрел на протянутую руку как баран на новые ворота. Только когда Волков засмеялся, он схватил ее и стал жать.

— Господин… — произнес Еган.

Но кавалер его уже не слышал, он поехал со двора. Максимилиан со штандартом, и Увалень за ним. А за ними телега с вином, едой, шатром, доспехом и оружием господина. А уже за ней пошли шестнадцать солдат из людей Брюнхвальда.

Господин ехал на войну.

На выходе из деревни их ждали два монаха, брат Ипполит с большой торбой, и брат Семион.

— А ты куда собрался? — удивился кавалер, увидев брата Семиона.

С Ипполитом все ясно, Волков брал его как лекаря. А второй куда шел?

— Как же вы без меня, говорят, вы на войну собрались, думаю, что со мной вам будет спокойнее, — отвечал монах, идя рядом с кавалером и держась за его стремя.

— Думаешь?

— Ну, в Ференбурге я же вам пригодился, вам и тут пригожусь, — отвечал умный монах. Он всегда знал как правильно ответить.

Волков вспомнил тяжелое и неприятное дело в том чумном городе.

Да, там брат Семион лишним не был, делал все, что в силах его.

Честно говоря, кавалер надеялся, что монах останется в Эшбахте, в помощь Егану, мало ли что тут случиться может. Но раз уж он сам просится:

— Хорошо, — ответил кавалер, — пошли.

Монах сразу взялся за дело и решил все сразу выяснить, и спросил у господина:

— Хотел узнать у вас, господин.

— Что?

— Слышал я, что солдаты и офицеры получили изрядное серебро, после дела на ярмарке.