Раубриттер (I. - Prudentia)

Разглядывать, по большому счету, было нечего, все походные лагеря похожи друг на друга. Котел с густым человеческим варевом, клокочущим на огне сдерживаемой ярости. Этот был разве что больше прочих. Народу набилось столько, что драные солдатские палатки почти вплотную соседствовали с пестрыми шелковыми шатрами, над которыми развевались рыцарские вымпела. Чуть поодаль виднелись силуэты доспехов, заботливо прикрытые мешковиной и брезентом, этакие огромные бесформенные валуны, еще не явившие свою силу. Осадные орудия разместились неподалеку, без интереса изучая своими огромными глазницами низкое, обожженное солнцем, небо Лангобардии.

От многочисленных костров доносился смех и пререкания на великом множестве наречий, среди которых Гримберт с отвращением улавливал царапающие слух нотки квадского диалекта. Даже пахло здесь так, и должно пахнуть в любом лагере - подгоревшей кашей, лошадиным навозом, керосином, ладаном и оружейным маслом. Гримберт поморщился и для виду прикрыл нос тонким кружевным платком, поспешно поднесенным одним из слуг.

- Ты хитрец, ваше сиятельство.

- Что?

Оказывается, все это время Магнебод внимательно разглядывал его. И хоть в его взгляде не было враждебности, один лишь только интерес, Гримберт машинально напрягся.

- Тебе двадцать пять. Это значит, тебе было двенадцать, когда я встал под твое знамя, присягнув маркграфу Туринскому и вверив ему свою душу, как когда-то вверял ее твоему отцу. Если я что-то и понял за это время, так это то, что ты ничего не делаешь случайно, Гримберт. Я заметил это еще когда ты был ребенком, рубящим палкой бурьян и воображающим, что это сарацинское войско. Даже если речь шла о забаве, ты подходил к ней так серьезно и обстоятельно, будто разрабатывал план генеральной битвы. Если шкодничал, то просчитывая шалость на дюжину шагов вперед, так, чтобы не получить наказания. Твой отец ворчал, но знаешь, у меня даже дух иногда захватывало, так ловко ты всё оборачивал в свою пользу.

Гримберт поморщился. Людской гомон раздражал его, вонь походного лагеря портила вкус изысканного вина. Но если Магнебод принялся говорить, пытаться остановить его – то же самое, что пытаться остановить мельничный жернов голыми руками.

- К чему ты все это?

Магнебод взглянул на него в упор. Его глаза умели быть насмешливыми, но сейчас показались ему серьезными, как никогда прежде. Холодными, внимательными, требовательными – будто и не глаза вовсе, а равнодушные оптические сенсоры «Багряного Скитальца».

- Ты не из тех людей, которые совершают случайные поступки. Я знал это прежде, знаю и сейчас. Если ты что-то делаешь, то только тогда, когда полностью уверен в результате. И каждый план у тебя – что паутина о тысячи нитей. Тут потянешь, там дернешь, там обрежешь. Как…. как…

Произнесет или нет? Гримберт поймал себя на том, что с интересом ждет этого. Это слово часто произносилось в Туринской марке, но никогда – в его присутствии. Обычно если кто-то осмеливался его произнести, то лишь после того, как убеждался, что поблизости нет маркграфа Гримберта или его слуг. Но Магнебод с его несдержанным ворчливым нравом мог бы и рискнуть.

- Как кто?

Старший рыцарь отвел взгляд.

- В общем, здорово у тебя это выходит, Гримберт, тут мне сказать нечего. Как ты это с бароном Остейским провернул, а! Я уже думал, война полыхнет вовсю, даже приказал слугам боекомплект загружать, а ты – раз! раз! – и готово. Зарубил его без меча. Одним только пером и чернилами.

Гримберт не отвечал, делая вид, что наблюдает за поверженным «Полуночным Громом», из которого слуги выносили рыцаря. Тот выглядел помятым, но, кажется, был невредим. Это было хорошо – Гримберт не собирался его убивать. Лишь использовать.

- Или тот случай с викарием… Папский посланник – это тебе не фунт гороху, а ты так ловко его окрутил, что тот бегом из Турина убежал, теряя четки! Умеешь ты все по-своему сделать, что ни говори, вот что я хочу сказать.

- Я всегда делаю все по-своему, - холодно ответил Гримберт, - Именно поэтому мои планы всегда претворяются в жизнь.

Магнебод тяжело засопел, втягивая воздух не единожды переломанным носом.

- Скажи мне начистоту, Гримберт, - потребовал он, - Скажи мне ради памяти твоего отца. Это ведь не еще один камешек в твоей бесконечной вражде с графом Женевским? Если так… Если так, у всех нас могут быть неприятности. И куда более серьезные, чем жалкая кучка лангобардов за крепостными стенами.

Гримберт хотел сделать еще глоток вина, но передумал и швырнул кубок в сторону ристалищной площадки. Почти тотчас за него схватились сразу двое или трое оборванцев из туринского ополчения, похожие на облезлых уличных крыс. Это выглядело настолько забавно, что Гримберт на какое-то время даже забыл про вопрос рыцаря.

- Вино испортилось. Когда вернемся во дворец, я прикажу набить из мажордома чучело и выставлю его у ворот… С каких пор ты стал интересоваться политикой, мой друг?