— Подожди, еще не все. На другой день, подавая завтракать, я сказал барыне о вчерашней гостье… Услышав имя мадам де ла Транблэ, Антония Верди вскрикнула и лицо ее вдруг помертвело. Но, несчастный, — сказала она мне с гневом, как будто бы я не исполнил в точности ее собственных приказаний, — надо было тотчас доложить мне! Надо было тотчас выломать двери, но добраться до меня!! Надо было не отпускать этой мадам де ла Транблэ!!. Но, по крайней мере, вернется ли она? Я был принужден отвечать, что это чрезвычайно сомнительно. Госпожа на меня очень сердилась, называла меня олухом, дубиной и засыпала меня множеством вопросов насчет лет и лица гостьи. Когда я сказал ей, что мадам де ла Транблэ молода и удивительно хороша, с ней сделалась истерика. Она не выезжала целый день, все надеясь, что мадам де ла Транблэ придет еще раз.
XIX. Жанна и Рауль
— Что это за чертовская тайна?! — прошептал Матьяс Обер.
— С этого дня, — продолжал Жан Каррэ, — Антония Верди была озабочена, задумчива, беспокойна, хотя ее влияние в Пале-Рояле увеличивалось невероятным образом. Регент осыпал ее знаками своей благосклонности, могу сказать даже любви. Наш переезд в отель в улице Серизэ не сделал ее веселее. Вчера ее пригласили ужинать в Пале-Рояль. Она спросила у регента список гостей и, увидев в нем имя кавалера де ла Транблэ, придумала какой-то предлог, чтобы не быть на ужине… Наконец сегодня утром она приказала мне отыскать искусного, опытного, деятельного и, главное, скромного человека, который бы мог в самый короткий срок доставить ей сколько возможно полные сведения обо всем, что касается нашего теперешнего пугала, кавалера де ла Транблэ, и жены его.
— Тогда-то ты вспомнил о бедном Матьясе Обере?
— Натурально… ты понимаешь, что надо ценить друзей?
— Скорее ты просто не знал, к кому обратиться!
— Вот еще! Напротив, я затруднялся, кого выбрать… Ты говоришь это для того, чтобы избавиться от признательности, в которой клялся мне сейчас… Но я знаю, что ты шутник… Теперь поговорим серьезно… Возьмемся мы за наше дельце?
— Это зависит от условий.
— Я тебе сказал, что они будут удовлетворительны.
— Ты сказал, но не назначил суммы.
— Двадцать пять луидоров.
— В таком случае не стоит и говорить! Кавалер де ла Транблэ дал мне тридцать за донесение об Антонии Верди.
— Если так, то мы поступим не хуже кавалера. Ты получишь тридцать луидоров.
— Мне нужно не тридцать, а шестьдесят.
— Полно! Почему же за совершенно одинаковую услугу ты просишь двойную цену?
— По той простой причине, что, трудясь для кавалера, я имел дело с небогатым и ничтожным дворянином. Теперь же, шпионя для Антонии Верди, я служу любовнице Филиппа Орлеанского, регента Франции, то есть женщине, которой золото не стоит ничего, кроме труда попросить его…
— Что справедливо, то справедливо! — прошептал, смеясь, Жан Каррэ. — Хорошо, — прибавил он, — будущий первый министр, договаривающийся от имени будущей регентши с левой руки, не может торговаться как простой смертный… Ты получишь шестьдесят луидоров… Хочешь получить задаток?
— Приму охотно.
— Вот тебе пятнадцать луидоров; остальные отдадим, когда получим донесение. Ты скоро его доставишь?
— У меня есть уже очень много сведений. Я дополню их и надеюсь в будущую субботу удовлетворить любопытство Антонии Верди.
— Вот это хорошо; я думаю, что мы будем довольны твоим усердием.
— Где я тебя увижу?
— Ты понимаешь, что я не решусь во второй раз явиться в такое заведение, как это, где без тебя мне пришлось бы плохо… Это значило бы компрометировать мою ливрею… Приходи на улицу Серизэ, в наш отель и спроси Жана Каррэ.
— Увижу я твою госпожу?
— Вероятно; она, конечно, сама захочет расспросить тебя.
— Хорошо, я принаряжусь… прекрасный пол всегда мне дорог!
— Злодей Матьяс Обер! — вскричал Жан Каррэ, вставая.
Они пожали друг другу руки, и лакей Антонии Верди вышел из таверны «Марс и Венера».
Оставим Матьяса Обера честно зарабатывать свои деньги, стараясь проникнуть в таинства домашней жизни кавалера де ла Транблэ. Оставим Жана Каррэ раздуваться гордостью от своего высокого звания, как доверенного человека Антонии Верди, и мечтать, что он скоро будет правою рукою фаворитки. Оставим Филиппа Орлеанского с нетерпением ожидать знаменитой субботы, которая должна была показать ему ослепительную царицу Савскую, возлюбленную великого Соломона. Оставим на несколько минут всех этих особ, с которыми скоро увидимся опять, и отправимся к Раулю и Жанне в их таинственное жилище.