Равная солнцу

Мохаммад Амир-и-Ширази: Родился в Казвине, служил шаху двадцать лет, стал одним из его главных казначеев. Многие сослуживцы восхваляли точность его счетов и быстрое исполнение поручений двора. Казалось, он предназначен для продвижения в высшие чиновники — до того дня, когда он был обвинен в преступлениях против шаха и казнен. Позже возникали сомнения в истинности обвинения. В своей светозарной милости великий шах не казнил убившего, но возможно также, что на его решение повлияло наличие у того человека могущественных сторонников, которых шах не хотел задевать. Лишь Богу известно все в точности.

Я изучил каждое слово, но мозаика не складывалась в ясную картину — отсутствовал решающий кусок. Я снова уставился на запись, и слова одновременно открывали и скрывали правду. Казалось, что вот она — куски сплывались и расходились, пока я наконец не закричал.

Округлые плечи Эбтин-аги затряслись, и он уставился на меня:

— Что такое? Из-за твоего вопля переписчик испортил целую страницу.

— Я… я наконец отыскал ответ на вопрос.

— В следующий раз оставь свои новости при себе.

Я читал и перечитывал кусок предложения «…шах не казнил убившего…».

Что, если отрывок говорил о двух разных людях? Убившим был Камийяр Кофрани. Обвинитель был человеком с могущественными сторонниками, возможно еще живой. То, как был написан этот кусок, заставляло предполагать, что некто, может быть писец, за плату от обвинителя намеренно затемнил правду. Если так, осознал я с растущим восторгом, этого человека все равно можно выследить.

Следующим утром, едва мы с Пери занялись обдумыванием нашей проблемы, до нас донеслись протяжные, мучительные вопли, за которыми последовал тревожный стук шагов. Я бросился к двери, хватаясь за кинжал. Вбежала запыхавшаяся Азар-хатун.

— Что за суматоха?

— Султанам! Она в ужасном состоянии.

— Немедленно приведите ее сюда, — распорядилась Пери.

Стоны стали громче, и Султанам ворвалась в комнату прямо в уличной обуви. Она ступала по лучшим шелковым коврам Пери, словно не помня, что они там. Шаль сползла с головы, седые волосы были точно стая змей, ползущих по лицу. Лицо залито слезами, рот оплыл, точно гноящаяся рана.

— Старейшая мать державы, что с тобой? — вскочила Пери, словно ее обязанностью было утешить. — Как я могу облегчить твои страданья?

— Сердце мое вырвали из груди и скормили волкам, — рыдала Султанам. — Помоги мне! Во имя Всевышнего, помоги!

Она упала на пол и поползла, словно животное, колотя кулаками по твердой глине. Царевна старалась уложить Султанам на подушки, но та отталкивала руки Пери, будто сами прикасания обжигали ее.

— Кто-то обидел тебя, почтенная матушка? Скажи мне, кто это. Я добьюсь справедливости.

— Да, ты должна добиться справедливости! — крикнула Султанам, стараясь сесть. — Я больна от горя! Потеряла свет моих глаз!

— Кто пострадал?

— Внук мой Султан Хассан-мирза. Умереть бы мне вместо него!

Мы встревоженно переглянулись.

Султан Хассан-мирза был старшим сыном Мохаммада Ходабанде от его первой жены.

— Что с ним?

Султанам завыла так громко, что звук ее горя отдался в моих зубах.

— Его удушили в Тегеране люди Исмаила!

— Да защитит Бог тебя и твой оставшийся род! — сказала Пери. — Я думала, Исмаил пообещал тебе не трогать Мохаммада и его детей.

Мучительные вопли Султанам подтверждали — он изменил свои намерения.

— Исмаил услышал, что кто-то из кызылбашей собирается поддержать Султана Хассан-мирзу в праве на трон, — ответила она, — но я знаю, мальчик уехал в Тегеран просто потому, что хотел попросить более высокого положения при дворе. Сейчас Исмаил держит Мохаммада Ходабанде и остальных его сыновей под домашним арестом в Ширазе и Герате. Я в страхе — он может перебить их всех.

Я стиснул рукоять кинжала.

— Да сохранит их Бог! — ответила Пери. — Мать стольких поколений Сафавидов, позволь мне предложить тебе снадобье, что уменьшит твою боль.

— Мне нужно не снадобье! — яростно отказалась Султанам. — Мне нужна справедливость! — Она воздела руки к небу и вдруг ударила себя по голове, груди, словно избивая врага.

— Что ты просишь меня сделать?

Султанам уставилась на Пери глазами в багровых веках:

— Я пришла сказать тебе твердо и неотступно, что мой сын должен быть смещен ради блага страны.

Я едва верил своим ушам.

— Высокочтимая старшая, вы уверены? В последнюю нашу встречу вы говорили совсем другое.