Равная солнцу

Амин-хан не ответил. Он взял котелок с настоем корней и процедил его сквозь сито в желтую жидкость. Жидкость поднялась до краев, свирепо клокоча. Успокоившись, она стала мутно-белой.

— Когда тебе понадобится твой заказ, пришли посыльного за своим лекарством от желудочных колик. Я отправлю к тебе мальчика, который скажет, где ты должен забрать его на базаре. Я не посылаю своих посыльных во дворец с такими опасными веществами. Как только оно у тебя будет, не спускай с него глаз. Ты понимаешь почему.

— Понимаю, — ответил я.

Никогда прежде не думал, что соприкоснусь с такими черными искусствами, и был поражен тем, что его работа одновременно отталкивала и притягивала меня. Должно быть, во мне заложена склонность к разрушению. Я подумал об отце — испытывал ли он сходные чувства?

— Кто научил тебя делать такое?

Брови Амин-хана снова опустились.

— Когда тебя нанимают лекарем к шаху, надо уметь все.

Я посмотрел на жидкость в котелке. Остывая, она уменьшалась в объеме. Маленькие островки белого порошка собирались на поверхности. Такой алхимии я прежде не видел.

— Что в котелке? Выглядит жутковато.

Он улыбнулся:

— Не только выглядит. Через несколько часов она превратится в тончайшую пудру. Женщины будут порабощать ею мужчин легче, чем это делает дьявол.

Пери худела на глазах: скулы выступали все острее, а платья на ней висели. Я знал, что она беспокоится о своем брате Мохаммаде Ходабанде и его четырех детях, потому что Исмаил мог передумать в любой момент. Когда в ее покоях возникал посыльный, ее глаза вспыхивали тревогой.

Я предложил посетить мирзу Салмана и выяснить, не знает ли он чего-нибудь нового о намерениях Исмаила. К тому же мирза Салман был моим лучшим источником сведений об отце. Я хватался за каждую возможность встретиться с ним.

Приемная мирзы была полна людей, но меня быстро провели.

— Царевна боится за сохранность семьи Мохаммада Ходабанде, — сообщил я ему. — Она просила узнать, думаете ли вы, что с резней покончено?

Мирза Салман нахмурился:

— Исмаил должен быть осторожен и не задевать Султанам. Народ разгневается, если он будет чрезмерно несправедлив к ней. Хотя недавно он высказался крайне обескураживающе.

— А именно?

— Он сказал: «Принято думать, что мой прадед был близок Богу. Они все считали, что их царственный фарр сможет защитить и что они смогут сражаться без доспехов. Сегодня никто не верит, что Исмаил больше чем человек. Кто поверит в его Божественную природу после того, как он двадцать лет провел за решеткой?»

— Воистину.

— Поэтому он чувствует, что должен показать это грубой силой.

— Я вижу. Вы полагаете, что Мохаммад и его дети под угрозой?

— Да.

— Защити их Господь. А как насчет царевны?

— О ней он ничего не говорил.

— И вельможи не попытаются остановить его?

— Нет, потому что против него лишь около половины.

— Понятно. И каковы же ваши намерения?

— Выжить.

— Думаю, это лучше, чем второй выбор.

Он рассмеялся, но я снова почувствовал, что ему со мной неловко. И я решил воспользоваться его неудобством:

— Речь зашла о втором выборе. Могу я спросить еще кое-что о моем отце?

— Конечно.

— Что вы о нем помните?

— Твой отец был прекрасным рассказчиком, украшением любого вечера, куда его приглашали. Но, подобно большинству хороших ораторов, он не всегда знал, когда остановиться.

— Вы знаете, как была раскрыта его измена?

— Я слышал от других, что однажды вечером он выпил слишком много и не мог уняться. Потребовалось не много времени, чтоб его рассказ нашел ухо того, кто захотел его выдать.

— Это меня не удивляет. Он любил поговорить.

Вошел евнух и сказал, что мирза Шокролло хочет видеть мирзу Салмана. Мне следовало поторопиться.

— Еще только одно. Хроники сообщают, что, хотя шах Тахмасб верил, что мой отец невиновен, Камийяра Кофрани он не наказал, поскольку у того были могущественные сторонники. Вы знаете, кто они были?

Мирза Салман насторожился, и я отчетливо почуял — что-то не так.

— Нет. Здесь ты достиг пределов моей осведомленности. Чем дальше я забирался в расследовании убийства моего отца, тем больше правды ускользало от меня. Я промолчал — часто это побуждает людей говорить дальше.

— Урок из всего этого один: при дворе никогда не стоит распускаться, — добавил он. — Посмотри на шаха Исмаила. Какая осторожность! Его безопасность непробиваема. Он не сделал еще ни одной ошибки.

Мирза Салман был самым изворотливым из придворных.

— Это важнее всего?

— Возможно, и нет, но это явно предупредило любые покушения на его жизнь.

Царевна не теряла времени, расспросив Гаухар, не знает ли она кого-нибудь, кто поможет нам доставить «лекарство», как только мы будем готовы. Гаухар вспомнила евнуха по имени Фарид-ага, несколько лет служившего ей, прежде чем перейти во дворец. Когда Ибрагима убили, он навестил ее и принес свои соболезнования, а потом намекнул, как опечален он событиями при дворе. Гаухар пригласила его и сказала ему, что если он захочет оказать ей особую услугу, то может разбогатеть, и он согласился выслушать условия.