Равнение на президента!

Обычная тумбочка в кабинете комбата с выдвижными ящичками была наполнена необычным содержанием. Во-первых, вместо трех выдвижных ящиков у комбатовской тумбочки было только два: верхний и нижний. В нижнем ящике стояли друг с другом бутылки с водкой, а в верхнем была закусь. Всегда. Сейчас, в очередной раз отодвинув ящик и посмотрев на то, что небольшой запас из четырех бутылок уже ополовинился и нужно было доставать следующую, Стойлохряков с завистью посмотрел на народного депутата, у которого по-прежнему было ни в одном глазу, хотя самого подполковника уже влегкую повезло. Еще одна бутылочка – и будет хорош. А если придется и четвертую захватить, то тогда можно будет говорить о том, что день на работе прошел не зря. Но водку приходилось тратить по простой причине, дабы не слишком Звонарев ерепенился. Пока он его поит, у Бекетова есть время на то, чтобы обнаружить этого сопляка.

«Вот появится он здесь, я ему лично морду набью», – думал Стойлохряков. Потом отверг это решение, поскольку при родном папе такие вещи делать нежелательно. А папа влиятельный, мать его ети, и с деньгами, что хорошо.

– Ну что, еще по одной? – предложил Стойло-хряков. На что Звонарев лишь кивнул головою, дабы не утруждать язык словом «да». Оно и так понятно – два мужика сидят, не обедают, пьют.

Вытащив на стол банку сардин, подполковник вопросительно посмотрел на своего визави. Тот, не дожидаясь приглашения, взял с газетки консервный нож.

– Ну что, когда там моего пацана найдут?

– Да найдут, на хрен. Поработают и найдут. Ах ты, сука! – воскликнул Стойлохряков, вскочил со своего места и рубанул кулаком по столу так, что бедная крышка хрустнула.

– Что такое? – перепугался Звонарев.

– Я его сейчас, бля, своими руками вздерну. Ну-ка, поехали, бля! Хватит тут сидеть!

Отобрав у Звонарева уже наполовину открытую банку с сардинами, он отбросил ее в угол и вышел в приемную. Спускаясь мимо дежурного, Стойлохряков крикнул:

– В моем кабинете все убрать!

Папа, ищущий сына, и командир части, ищущий пропавшего солдата, плюхнулись в иномарку народного депутата и понеслись в поселок.

– А мы куда едем? – спрашивал по дороге Звонарев-старший, поглядывая на красного от злости Стойлохрякова.

– Да так, сейчас одного прапорщика навестим.

Когда к дому Евздрихина подкатила иномарка, то «КамАЗа», подвозившего кирпичи, уже не было, а «уазик» прапорщик загнал в гараж, и вместе с дембелем на пару они сидели в доме и квасили, уже не слушая беспокоящуюся за здоровье молодого человека супругу. Евздрихин наливал Пашке раз за разом и себя не забывал, приговаривая, что они большое дело провернули.

Дверь в дом с треском открылась, и на пороге появился рассвирепевший комбат:

– Ты что же, мать твою, делаешь?

Вместо того, чтобы вскакивать и оправдываться, Евздрихин сделал широкий жест, приглашая гостей к столу. Пьяный отец обнял пьяного сына. Наступила одноминутная семейная идиллия, после чего оба опустились за стол.

Жинка Евздрихина, прикинув, что теперь заседание затянется, метнулась в потайной уголок и вытащила еще бутыль, лишь бы только теперь у ее милого и дорогого не было неприятностей по службе – в кои-то веки к ним лично комбат пожаловал.

Стойлохряков внимательно посмотрел на раскачивающегося над столом дембеля и, протянув свою огромную ручищу через стол, похлопал его по плечу. Потом схватил за подбородок и посмотрел в затуманившиеся глаза:

– А че, парень, неплохо в армии-то служить?

– Да-а-а, – мычал Паша, – при-и-икольно, здо-о-орово.

Глава 4 НЕУДОВЛЕТВОРЕНИЕ

Проснувшись на большой груди своей толстой и некрасивой супруги, Протопоп Архипович повернулся и посмотрел на часы. Цифры расплывались – пришлось сесть и надеть очки в золотой оправе с круглыми стеклами. Девятый час. Сняв трубку телефона, он первым делом справился о том, как там с углем. Его знакомый банщик дядя Толя доложил, что машина уже пришла и осталось только решить вопрос с разгрузкой. Шпындрюк слез с кровати и пообещал банщику, что вскоре люди для разгрузки машины, подвезшей топливо к местной бане, будут найдены.

У Шпындрюка это было традицией – один раз летом и один раз зимой завозить машину угля в местную баню и ходить туда мыться и париться на свежем угольке, так сказать, от которого если жару и не больше, то парок с него выходит определенно слаще.

Его в самой бане можно было узнать только по дорогим очкам и перстню на руке. Иных отличий у Шпындрюка от остальной массы моющихся в субботу обычно не наблюдалось. Естественно, его все знали, и проблем с местом и шаечкой не было.

Жена всякий раз, когда он отправлялся на помывку в народ, возражала против его чудачеств. Но глава администрации напоминал о необходимости знать чаяния народа или, во всяком случае, показывать собственные стремления к тому, чтобы не остаться за бортом реальной жизни и полностью не окунуться в мир достатка и роскоши, что ему позволяли его собственные доходы.