Голова была совершенно пустая, без мыслей и эмоций, Рахманин летел, уже решив для себя, как именно будет бить ногой и куда, если Щенок все же сграбастает ствол и попытается хамить. Кеша с Улановым были уже на полпути — ну, выноси, фортуна!
Метров тридцать осталось до сопляка, лежавшего на спине с искаженным лицом, таращившегося в сторону набегающего полковника… за ствол не хватается, ага… только что-то вовсю левой, здоровехонькой рукой под распахнутой камуфляжной курткой шарит, что-то очень уж осмысленно шарит… СУКА!!!
Изрядным усилием сбив себя с темпа, полковник заорал что есть мочи:
— Стой! Ложись!!!
И рухнул во весь рост на каменистую землю, успев увидеть, что оба стрелка, слава тебе, господи, приказ расслышали, ситуацию поняли, повалились будто подкошенные.
В следующий миг громыхнуло. Оглушительно, жутко. Обдало горячим воздухом с тухлым запахом взрывчатки, ноздри залепило гарью, по сфере с пронзительным визгом долбануло чем-то твердым, срикошетившим тут же, но все равно, ощущения были пакостные, тело сотрясла непроизвольная судорога. Что-то крупное с неописуемым звуком прожужжало совсем близко…
В ушах позванивало, не сразу удалось осознать наступившую мертвую тишину. Разлеживаться было некогда, и полковник вскочил, кинулся туда, а со всех сторон уже спешили и другие.
Двое лежали на прежних местах, в прежних позах, а что касается третьего… Он выглядел именно так, как должен выглядеть человеческий экземпляр, рванувший на себе пояс шахида — то, что от него осталось, смотрелось, мягко говоря, отвратно. Резко воняло специфическим перегаром и еще чем-то, что как-то не тянуло опознавать и классифицировать. Как писал классик, сковырнулся, сволочь…
Тихонечко взвыв от подступивших эмоций — сквозь зубы, почти неслышно для окружающих, — полковник Рахманин не в первый раз подумал матерно о фанатиках. Иногда, а особенно сейчас, когда позарез требовался живой «язык», откровенный бандюган без всяких идеалов предпочтительнее идейного. Тот, кто сделал войну с федералами своим маленьким бизнесом, промышляет заложниками, вообще гребет все, до чего может дотянуться, сплошь и рядом к собственной жизни относится крайне трепетно, прекрасно сознавая, что она у него одна и супостат к ней чертовски привык, а насчет хваленого рая еще в точности неизвестно, как там все обстоит. Поэтому воюет он, хотя и храбро, но все же не выкладываясь на сто процентов, всегда оставляя себе некую лазеечку. Бандюга бережет себя чисто подсознательно, и это частенько помогает его победить. А вот идеалист, фанатик, упертый, пропитанный идеями, как губка водой, себя не бережет ни капельки и
Некогда было сокрушаться и печалиться. Полковник уже в темпе прокручивал в голове все, что придется очень скоро говорить и писать. Ему не в чем было себя упрекнуть, он не успевал при любом раскладе. Не было ни единого шанса пресловутым мастерским выстрелом ранить и обездвижить супостата так, чтобы он не смог подорваться и попал бы в руки готовым к употреблению. Ни единого шанса: рука уже находилась под курткой, на взрывателе, никакое мастерство не помогло бы. И все же это разные вещи — несомненные доказательства твоей невиновности в таком именно исходе и то, что про тебя втайне подумают, пусть и никогда не скажут. Задача поставлена конкретная. А он опять получил одних «двухсотых». Невесело…