Равнина Мусаси

Усевшись под сосной на корень, я достал из-за пазухи книгу, положил её на колени и взглянул на необъятное небо. Оно было так величаво, так спокойно и неподвижно, как будто заковано в сталь. Солнце, не моргая, смотрело на мир земной. Я почувствовал, как в меня вливается живительная сила, как от молодой листвы, дремотной и опьянённой солнцем, поднимается лёгкая испарина. Казалось, весь свет вселенной изливался сюда. А кругом мир и безмолвствовал, и был полон голосов. Прислушавшись, я различил у себя над головой лёгкий шум ветерка, пробегающего в вершине сосны. Это была далёкая неясная мелодия, ещё более далёкая, чем завывание зимнего ветра. Книгу, лежавшую у меня на коленях, я читал уже не первый раз, но до сих пор не потерял к ней интереса. Это одна из моих любимых книг[22]. Начав читать, я вскоре уже забыл, что нахожусь в своей деревне. Душа унеслась в Абиссинию, в «Долину счастья». Там, в этой тихой долине, живёт молодой человек, и горячая кровь зовёт его к поискам чего-то нового. Кисть Джонсона окутала меня туманом фантазии, и мне уже нелегко было вырваться оттуда. Я забыл о времени. «Где же всё-таки эта счастливая страна?..» Я запрокинул голову, полузакрыл глаза и расправил крылья призрачной мечты. Солнце всё больше клонилось к западу. Стоял разгар летнего дня. На небе всего лишь одно серебристое облачко. Оно плывёт не спеша. И трава, и деревья, и поля, и холмы — всё опьянено солнечным светом. Дух растворяется, тело томится. В лесу лениво и монотонно стрекочут цикады. Кажется, что поток солнечного света течёт бесконечно, а этот длинный летний день продолжает собой вечность.

Свободный дерзновенный дух природы, не поддающийся силе человеческого воздействия, исходил от всего: от неба, от земли, от облаков, от холмов, и я чувствовал, как он властно овладевает мною.

«Да! Так где же эта страна истинного счастья?» Я встал и, погруженный в мысли, принялся расхаживать большими шагами. Точно так, как вчера утром на холме, возле дома.

Разве не в истинной свободе истинное счастье? Разве не впервые люди, обладающие уже каким-то душевным складом, приобрели свободу, живя среди полей и садов? Развился труд. Появилась материальная независимость: одежда, еда. Появилась любовь к чтению, и наша душа нашла утешение. Природа предоставила человеку пастбище для его души и тела. Всё это нам даровано небом. А мы отказываемся от этого дара, обрекая себя на бессмысленные страдания, и из честолюбивых устремлений бросаемся в город. И всё это «ради дела», «из чувства долга», «на благо страны и народа», «для человечества». Но так ли это? Может быть, это самообман? Может быть, мы порабощаем себя этими красивыми фразами?

Да разве сам я не чувствую на себе оков? Разве по душе мне городская жизнь? Конечно, нет. Там ты если не раб тщеславия, то дитя роскоши и развлечений. Там проводят жизнь в погоне за призрачным золотым тельцом, который маячит перед глазами и манит за собой. Разве есть у них свободная минута, чтобы немного успокоиться, оглядеться вокруг и насладиться жизнью? Каждый преследует свою цель, и все бегут наперегонки что есть мочи.

Ревнуют, завидуют, насмехаются, проклинают. Осмотритесь! Это ли не безумная игра слепых чувств?

«О как глупо!» — я невольно остановился. И вдруг вспомнил Айко: «Если, к несчастью, Айко не станет моей женой, ну и что же! Любовь, слава — всё это пустое. Просто смешно. Ничем нельзя порабощать своего сердца. Только свободная, непосредственная, устойчивая и независимая жизнь! Только! Я бы хотел жить, как лев в пустыне. Дикарь? А что, если и дикарь? Мне нравится жизнь дикаря. Кроме долга, у человека есть право на свободную, независимую жизнь, на мирное, удовлетворённое существование. Долг совсем не в том, чтобы, обманывая себя, слепо делать какую-нибудь мораль символом веры».

Я невольно улыбнулся своим мыслям.

«Истинное счастье здесь, в этой вот долине!»

«Истинная жизнь среди лесов!» Придя к такому заключению, я спустился с холма. Но я всё же не принял решения не возвращаться в Токио. Я по-прежнему останусь в городе, буду работать, сколько хочется, оберегая свою свободу, а надоест — отряхну городской прах со своих ног и поеду в деревню дышать свежим воздухом.

А бог судьбы мне нашёптывал: «Но хорошо, если всё кончится благополучно».

XI

Вернувшись домой, я увидел письмо от моего родича Кавамура, который приглашал погостить у него денька два-три. Кавамура жил в деревне Сонэмура, у подножия горы Мияма, в полутора ри от моего дома. Тётка помогла мне собраться, и скоро я был уже в пути.