Равнина Мусаси

Однажды у него не было заказчиков и он писал сам для себя и тут же стирал. Но когда он нарисовал имена Уатта, Стифенсона и других, перед ним вдруг остановилась хорошо одетая дама с мальчиком лет восьми.

— Уатт, — прочёл мальчик и тут же спросил у матери: — Ма, что такое Уатт?

Кацура посмотрел на него и так, чтобы было понятно ребёнку, объяснил ему, кто такой был этот изобретатель, а на прощанье сказал ему: «Вот и ты, малыш, когда вырастешь, будь таким же великим!» После этих слов дама, извинившись, протянула ему двадцать сэн серебром и удалилась.

— Я не стал тратить эти деньги, они у меня хранятся до сих пор, — признался Сёсаку, простодушно улыбнувшись.

Вот так Кацура работал, ночевал в ночлежном доме, ходил в вечернюю школу в Канда и упорно изучал математику.

В разгар Японо-китайской войны он продавал газеты, получая неожиданные заработки на экстренных выпусках.

Но прошёл и этот год. Наступила весна 1895 года. Он с успехом поступил в техническую школу на вечернее отделение.

За разговором мы и не заметили, как начало смеркаться.

— Пойдём перекусим! — предложил Кацура, вынул из ящика стола кошелёк и положил за пазуху.

— Куда? — удивился я.

— Как куда? В столовую. — Он поднялся.

— Да нет, я буду ужинать у себя, ты не беспокойся.

— Какие могут быть разговоры, поужинаем вместе. И вообще ты сегодня останешься у меня. Нам ещё много о чём надо потолковать.

Я согласился, и мы покинули парк рикш. Пока мы шли, Кацура всё спрашивал про родные места. Потом он сказал, что в этом году собирается съездить к своим. Я, естественно, подумал, что для Кацура при теперешних его обстоятельствах съездить в деревню за триста ри и обратно — немыслимое дело, об этом можно только говорить. Но ничего не сказал и попросил даже передать привет родным.

— Пришли, — сказал Кацура и, согнувшись, вошёл в какую-то неприглядную харчевню. Я растерялся и стоял на месте, пока он не позвал меня. Делать было нечего, я вошёл. Кацура уже занял места получше и с улыбкой смотрел на меня. Кроме Кацура, здесь было ещё несколько человек, по виду рабочих. Они сидели за длинным столом, ели, пили сакэ. Было сравнительно тихо. Мы сели друг против друга.

— Я сюда хожу три раза ежедневно, — сказал он равнодушно. — Тебе чего заказать? Выбирай что хочешь.

— Мне всё равно.

— А, ну так я сам закажу.

Он подозвал официантку и назвал ей несколько блюд на местном жаргоне, так что я и не понял. Через некоторое время нам принесли сасими, варёную рыбу, нисимэ[50], соус и маринованные овощи в чашечках.

Кацура ел с аппетитом, а мне эта пища казалась грязной и не лезла в горло. И мне с грустью подумалось: как может жить в таких условиях сын самурая? Пусть его семья сейчас бедствует, но разве сын джентльмена может с таким наслаждением питаться вместе с этими людьми из низшего класса? И мне стало обидно до слёз. Но всё же я нехотя взял хаси[51] и проглотил два-три кусочка. И понимаете, мне вдруг в голову пришла такая мысль: «Вот этот даровитый и волевой молодой человек, живущий самостоятельно и занимающийся самообразованием, на собственным трудом заработанные деньги так великодушно и от всего сердца угощает меня. А я смею этим брезговать! Разве Кацура не питается здесь ежедневно по три раза? Достоин ли я, который боится притронуться к этой пище, называться его другом детства?» Я даже расстроился. Зато на душе стало легче. И, уже не уступая Кацура, я доел всё, и мы вышли из харчевни.

Эту ночь мы провели вместе на узкой постели и не заметили, как совершенно стемнело. При тусклом свете лампочки вспоминали о деревне, о наших старых знакомых, делились своими планами на будущее. Мне и теперь приятно вспомнить эту нашу ночную беседу.

С тех пор мы встречались часто. Но когда настало время летних каникул, Кацура как-то зашёл ко мне и, к моему удивлению, сообщил, что решил съездить к своим. На сей раз твёрдо.

— Это, конечно, хорошо, но… — Я хотел было спросить его, откуда у него деньги на дорогу, но он опередил меня:

— Деньги у меня есть. Я накопил тридцать иен. А на дорогу и на гостинцы мне хватит и двадцати. Все тридцать, пожалуй, я не стану тратить, а то потом будет трудновато.

Я был поражён его терпением. Он ещё два года назад задумал поездку и всё это время откладывал деньги.

Вот видите, каким он был человеком. Может показаться, что всё это нетрудно сделать, но попробуйте сами. Кацура, конечно, обыкновенный человек. Но разве можно назвать обыкновенными такие вот вещи?

Я с большой радостью провожал его. А он с лёгким сердцем истратил две трети всех денег, которые копил два года, накупил картин, материи на платье, чтобы порадовать мать, братишек и всех родственников. И вскоре уже был на Симбаси.

В следующем, 1898 году он успешно окончил школу и устроился на службу в одну компанию в Иокогама в качестве электротехника, с заработком в двенадцать иен.