Равнодушные

— Значит, — продолжал он, подходя и садясь рядом. — Значит, я тот мужчина… Каштановые волосы, высокий лоб, — это меня ты любишь?!

Она пристально посмотрела на него, пытаясь отыскать в самодовольном, красном лице черты воображаемого возлюбленного.

— Но, но… — пробормотала она, запинаясь и опустив глаза, сознавая, что вновь лжет, — разве ты сразу не догадался?

Впервые с тех пор, как она его знала, Лео рассмеялся по-юношески свежо и чисто.

— Представь себе, не догадался. — Он обнял ее за талию. — Забудь о том, что я тебе наговорил. Считай, что ничего не было.

Он наклонился, поцеловал ее в плечо, в шею, в щеки, в грудь. Молодое тело Карлы возбуждало его, вместе с иллюзией любви к нему вернулась похоть.

— Моя маленькая врушечка. Моя маленькая детка, врушечка моя! — повторял он.

Его любовные излияния длились недолго. Он неловко встал с постели.

— Ну а теперь? — спросил он полушутя, полусерьезно. Он даже не пригладил растрепавшихся волос, отчего казался опьяненным страстью и даже немного наивным. — Тебе не кажется, что пора в постельку?… Я так хочу спать, ужасно хочу…

Карла вымученно улыбнулась, робко кивнула головой.

— Тогда будь умницей, — сказал Лео. — Вот пижама. — И он показал ей висевшую на спинке кровати смятую пижаму в широкую полоску. — Там в шкафу найдешь все, что нужно для туалета… Раздевайся и ложись в кровать, я сейчас вернусь. — Он доверительно улыбнулся ей, легонько хлопнул по плечу и пошел в ванную комнату…

IX

Широкая, низкая кровать занимала весь угол спальни. Карла, не раздеваясь, легла и принялась разглядывать комнату. В полутьме, которую не мог рассеять свет единственного бра, висевшего над изголовьем, были видны два шкафа с поблескивающими зеркалами, один — справа от двери в гостиную, второй — с противоположной стороны. Другой мебели в спальне не было.

Низкое, прямоугольное окно с узкими стеклами и белоснежными занавесками, было очень большим — во всю противоположную от кровати стену. У окна трубы парового отопления были отгорожены тонкой решеткой. Жалюзи были опущены; дверь в гостиную — закрыта, так же, как и дверь в ванную комнату, которую она видела лишь краешком глаза через слабо освещенные стекла, похожие на стенки аквариума, залитые солнцем. Она опустила глаза — у ее ног лежала шкура взъерошенного белого медведя. Глаза у него были словно два желтых целлулоидных шарика. Он свирепо скалил пасть, утыканную огромными, острыми зубами. Шкура с короткими лапами и небольшим хвостом была примята так, точно по ней провели гигантским катком, пощадив лишь голову с гневно разинутой пастью.

Карла встала, прошлась по комнате, дотронулась до теплой печи, отодвинула занавеску и вдруг повернулась. Сквозь сверкающие стекла ванной было видно, как колышется тень Лео, слышны были плеск воды и другие непонятные звуки… И тогда, посмотрев в тусклое зеркало на свое растерянное, испуганное лицо, она начала раздеваться…

Она ни о чем не думала, непривычные действия поглощали ее внимание, удивляли ее, словно все происходило во сне. Больше всего ее поражало, что в такой поздний час она не у себя дома, а в этой чужой комнате. Она сняла порванное платье, повесила его на спинку низкого кресла, стоявшего возле кровати. Затем сняла чулки и секунду смотрела на свои голые ноги; сняла лифчик, трусики. Она заколебалась — снять ли комбинацию. Подумала и решила — да, конечно. Быстро сняла и ее и бросила на ворох одежды. Но совершенно голой она почувствовала себя, лишь когда скользнула под холодные простыни и, свернувшись в клубок, прижалась к постели, положив одну руку на грудь, другую — на колени. Пижаму в широкую полоску, которая напоминала арестантскую форму, она бросила на пол — подумала, что ее, наверно, надевала мать.