Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

Позже я наткнулась на старые кассеты с записями семинаров, которые были сделаны в первые годы существования Института. Прошло пятьдесят пять лет, а я слышала звон бокалов и шелест оправляемых юбок. Я чувствовала себя так, словно открыла потерянный, но странно знакомый мир. Я слушала, как Кумин очаровывает зрителей историями о вечно недовольной дочери-подростке, которая мстит, насмехаясь над книгами матери. Я слушала, как Секстон читает свои стихи звонким, громким голосом, ничем не выдающим ее повышенной социальной тревожности. Я слушала Свон, которая с легким бостонским акцентом шутила об «изнурительном труде» литографов. Я слушала серьезные рассуждения Пинеды о важной роли скульптуры в истории. А еще я слушала, как Олсен описывает проблемы баланса между материнством, работой на полной ставке и писательской деятельностью. Она рассказывала, как мало времени проводила наедине с собой, как была вынуждена писать в общественном транспорте и поздней ночью. В тот момент я почувствовала: быть в библиотеке одной – невероятное везение, а еще большее везение заключается в том, что мой парень живет в другом городе.

Прошли годы. Я рассталась с бойфрендом, я получила степень. Я побывала в других библиотеках: в Остине (штат Техас), Нью-Хейвене (штат Коннектикут), Пало-Альто (штат Калифорния), Вашингтоне. Я продолжала читать: дневники, письма, рукописи, кулинарные книги и счета. Я узнавала о сложностях, связанных с поиском достойного детского дошкольного учреждения, о материнском чувстве вины, неоплаченных долгах и нереализованных мечтах. А еще я читала о том, как эти пять женщин дарили друг другу помощь, поддержку и понимание. Среди писем встречались и такие, в которых дошедшая до предела отчаяния женщина отвечала подруге словами, полными ревности или ярости. Я сама испытала и надежду, и ярость. Гендерная революция, начавшаяся десятилетия назад, пока еще не завершилась. Так много изменилось с тех пор, как Эквиваленты прошли через Рэдклифф-Ярд: официально принят Раздел IX Поправок об образовании[18]

, женщины-руководители встречаются в списке Fortune 500, а на страницах национальных журналов хвалят книги женщин-писательниц. Но исследование за исследованием сообщают, что в гетеросексуальных парах женщины все еще выполняют большую часть работы по дому. По данным на 2018 год, на каждый заработанный мужчиной доллар женщина получает чуть более восьмидесяти центов[19]. До сих пор не существует доступных всем государственных детских дошкольных учреждений.

Мы все еще ищем решения, все еще боремся за них. И, как весной 2016-го сказала мне одна из первых стипендиаток Рэдклиффа, женщины все еще нуждаются в институциональной поддержке. Им нужны места, где они смогут найти единомышленниц и вдохновение, и материальная помощь, чтобы воплотить свои мечты. Эта история о том, чего более пятидесяти лет назад добились пять женщин. В каком-то смысле эта история о том, как они изменили мир. А еще она о том, сколько всего еще предстоит сделать.

Часть I 1957–1961

Глава 1 Белые штакетные заборчики

Поздний вечер 1957 года. Зимнее солнце уже садится. По Коммонвелс-авеню, главной улице бостонского района Бэк-Бэй, сжимая дрожащими пальцами картонную папку, идет двадцатидевятилетняя Энн Секстон. Мимо викторианских домов из коричневого камня, мимо статуй местных светил, мимо высоких, величественных деревьев. И вот она на месте – у большого каменного здания на северной стороне бульвара.

Энн проходит под внушительным серым фасадом здания, идет через скрытый за ним роскошный бальный зал. Секстон впервые за долгое время выехала из дома в Ньютоне; чтобы решиться на это, ей понадобилось сопровождение отзывчивой соседки по имени Сэнди Робарт. Энн всегда была нервной женщиной, но в эти дни она – встревоженная, напуганная, истерзанная неуверенностью – просто не находила себе места. Любые общественные пространства вызывали у Секстон сильный дискомфорт, и она днями не выходила из дома. Совсем недавно Энн предприняла попытку самоубийства, а всего через несколько месяцев попытка повторится.

Энн шла по вестибюлю, размышляя о том, что же она здесь делает. Ее не смущал богатый антураж. Она никогда не нуждалась. Секстон пугало нечто скрытое в недрах здания: небольшой поэтический кружок Бостонского центра образования для взрослых. Энн всерьез занялась сочинением стихов всего несколько месяцев назад, она не получила высшего образования, и к тому же у нее был негативный опыт обучения в классах, так что, записавшись на этот курс, она совершила совершенно нехарактерный для себя поступок. До того зимнего вечера стихи Энн читали только двое: доктор Мартин Орн, ее психоаналитик, и ее мать, Мэри Грей Харви. Идея показать свои стихи другим людям – другим поэтам – приводила Секстон в ужас. И все же она здесь. Помада под цвет туфель, цветы, вплетенные в темные волосы… Сейчас, впервые за десять лет, она войдет в аудиторию[20].