Равновесие Парето

Все сидели за одним столом. Стол выставили на середину каморки, накрыли целлофановой пленкой, служившей здесь скатертью. Я сидел рядом с Ильей, напротив Карчевского, который занял всю сторону. Слева и справа от нас, друг напротив друга, сидели Юдин и Степанов. Как самые старшие, во главе стола.

Илья ел суп быстро, даже нервно. Взгляд уперт в тарелку, глаза пустые. Сильно он изменился за прошедшую ночь. Нахохлившийся, выставивший в сторону локти, шофер был похож на растрепанную ворону, взгромоздившуюся на стол.

Карчевский тоже глаз не поднимал от стола, но его взгляд блуждал где-то за пределами диспетчерской, мысли были далеко отсюда. Он то и дело задумывался, замирая с ложкой. Ел аккуратно, вытирая усы и бороду салфеткой. Тени с лица спали, щеки привычно порозовели. Отошел геолог от объятий теней.

Юдин сидел за столом, выпрямившись, приосанившись. Он скинул свою шинель с шарфом, остался в вязаном пуловере. Ложка методично исчезала в недрах седой бороды, чтобы вновь появиться уже пустой, лишь шевеление усов показывало, что Ян вообще жует еду. Взгляд бывшего начальника отдела был тверд, он лишь чуть наклонял голову к ложке. Бороду он не вытирал, как Олег, но ни крошек, ни следов супа я на ней не заметил.

Я бы не решился предположить, какие мысли витают сейчас в голове этого «городского ведуна».

Лишь Степанов выглядел спокойным и добродушным. Он ел не торопясь, то и дело обводя взглядом присутствующих. И во взгляде этом была и тревога за этих людей, и приятное довольство от хорошо приготовленного супа, и желание помочь.

Мне стало неловко за то, что я знал тайну неработающего передатчика, но молчал все это время. А ведь расскажи я все раньше, глядишь, может Степанов уже и улетел бы из Славинска, а не торчал бы тут с нами.

Наконец доели последнюю добавку, суп закончился. Пустые тарелки отъехали в центр стола, появились кружки с дымящимся чаем. Карчевский и Илья закурили. По лицам сидящих за столом, я понял, что пришло время разговоров.

— Во сколько у Шишова рандеву? — нарушил молчание Олег, обращаясь к Степанову.

— А который сейчас час? — старик посмотрел на наручные часы геолога. — Примерно через сорок минут, с трех до половины четвертого.

— Думаете, прилетит? — я обвел присутствующих вопрошающим взглядом.

Олег промолчал, Илья пожал плечами. Лишь Степанов успокаивающе произнес:

— Прилетит, Игорек, конечно прилетит. У него вылет по графику.

— Да какой к чертям график? — вспылил Илья. — Ты видел, на улице что творится?

— Шишов боевой пилот, две войны прошел…

— Это-то тут причем?!

— Если распоряжения не было, то Шишов с Большака вылетит, — вставил Олег. — Но вопрос в том, сможет ли он приземлиться?

Тут он хмыкнул:

— Интересно, как вся эта галлюцинация выглядит снаружи.

— Да может и нет никакого снаружи, — буркнул шофер. — Может это во всем мире такое.

— Это только в Славинске, — произнес Ян. — Это происходит только здесь.

Илья фыркнул, уставился в чашку. Геолог заинтересованно посмотрел на Юдина:

— Чего тебе там опять духи гор нашептали?

Ян огладил свою бороду, промолчал. Карчевский секунду сверлил его взглядом, потом обратился к Степанову:

— Семеныч, что ты решил с этим своим бессменным постом? Летишь на Большак?

Старик мягко улыбнулся товарищу:

— Да, Олег, улетаю. Ничего меня тут не держит.

— Ну и хорошо. Вещи помочь собрать?

— Да у меня вещей-то… Все с собой, здесь, — старик указал на старую спортивную сумку в углу. — Собрал уже. Еще позавчера.

— А мне вот интересно, почему тени сюда не полезли, — задал я давно сверлящий меня вопрос. — И вы, Николай Семенович, переночевали спокойно, хотя костры не разводили.

Над столом повисла пауза, потом Степанов растерянно пожал плечами.

— Я не знаю, Игорек.

Мы повернулись к Юдину. Старик прислонил свой резной посох к плечу, медленно перебирал пальцами вырезанные символы. Он словно и не слушал нас, был далеко в своем мире. Но вдруг заговорил:

— В городе есть места памяти, которые рухнут в последнюю очередь, — голос Яна был ровным и спокойным. — Город умирает, и эти островки истории пока поддерживают его разум на плаву. Как память о своей жизни не дает безумцу полностью оторваться от реальности.

— Чего? — скорчил гримасу шофер.

— Конкретнее, милейший, — сказал Олег Яну. — Что за места истории?

— Городу плохо…

— Это мы поняли, видим.

— Олег, дай человеку сказать, — шикнул на геолога Степанов.

Карчевский покачал головой, но замолк.

— Из города уходит душа, почти ушла, — продолжил все тем же ровным тоном седобородый старик. — Он практически сошел с ума от внутренней пустоты и обреченности. Люди унесли с собой его память, когда покинули пределы Славинска, его идеи и помыслы. Но остались еще последние крупицы былого, моменты жизни, с которых все начиналось, которые показывают, каким он был когда-то.

Юдин наконец поднял глаза, полные неподдельной печали, обвел нас взглядом: