Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)

— Какая погода в Питере? — мы уже вышли на улицу и он обнял меня за плечи.

— А у нас всегда одна погода — дожди, — я постаралась приноровиться к его широким шагам, но только сбилась и чуть не налетела на стоящую рядом машину.

— Прости, все не могу избавиться от некоторых эрсенских привычек, — он сбавил шаг и мы пошли медленнее. — Налево, в конец, там «Ландкрузер» серебристый.

— Твой? — я в нерешительности стояла перед сверкающим автомобильным монстром. — Ты говорил, что у тебя какая-то спортивная была…

— Ту продал давно, а новую пока не купил. Эту у отца взял…а ты спортивные предпочитаешь? — Михель захлопнул заднюю крышку и подошел ко мне. — Садись…или нет, подожди…

Он как-то нерешительно обнял меня, всматриваясь в лицо и я погладила его по щеке рукой.

— Ты так и оставил волосы длинными, как в Эрсене?

— Да, а то боялся, что ты меня не узнаешь, — улыбнулся он. — Там, в Германии, меня стригла хорошая фрау, она сразу поняла, что надо сделать и я пока ношу их до плеч. Если скажешь, сделаю коротко.

— Не надо пока, я действительно не представляю тебя с другой шевелюрой. Ты почти не изменился.

— А ты изменилась…стала еще красивее, чем раньше.

— Знаю, что врешь, но все равно приятно!

— Нахалка, я к ней со всей душой, а она…

— А она очень рада тебя видеть, — перебила я Михеля. — Просто видеть и все.

— Ну уж и все! — фыркнул он. — Просто видеть это и по скайпу можно, а вот в руках держать…

Поцелуй был долгим-долгим и я была бы рада, чтобы он вообще не кончался, но почему-то стали замерзать ноги.

— У вас золотая осень и тепло, а у нас дожди зарядили и ветер беспрерывно дует, опять наводнение будет, — пожаловалась я, залезая в кожаное нутро джипа. — Не понимаю я этих кожаных сидений, зад прилипает в жару, мерзнет зимой…

— Зимой подогрев работает, а летом кондишен есть. Не нравится, не будет кожи, но с ней практичней, не то, что с велюром.

Выехав из аэропорта, мы двинулись к городу и я закрутила головой по сторонам.

— Никогда не была в Калининграде. Говорят, тут еще дороги немецкие остались и даже дренажные системы на полях. А в Балтийске до сих пор трубопроводы на военной базе работают.

— Про Балтийск не знаю, не был там, а дороги действительно остались. Только они узкие и по обочинам деревьями обсажены, чтобы машины от самолетов укрывались. Из-за этого у нас целая полемика разгорелась в прессе, одни требуют расширения дорог и сноса деревьев, другие стоят за историю, а гринписовцы за каждое дерево бьются. — Машину Михель вел аккуратно, без дерганий и толчков, не подрезая никого, но и не уступая. — И про дренаж тоже правда, где ты читала про это?

— Да в инете, где же еще! До библиотек нам теперь лениво ходить, все в инете ищем.

— Марта, — он вдруг весело рассмеялся. — Ведь ты на самом деле Марита, а я тебя все время только Мартой называю и по-другому уже никак!

— Ну, в общем-то аналогично… — мне тоже стало смешно, — кроме как Михелем я тоже назвать тебя никак не могу, хоть на немецком, хоть на русском!

— Ну и хорошо, пусть так и будет, — согласился он, — тогда предлагаю следующую программу — сейчас оставляем машину и идем гулять по городу. Погода хорошая, я тебе все наши ворота покажу, на остров Канта сходим, там Кафедральный собор восстановили, по набережной Преголи прогуляемся, а вечером к моим поедем. Идет?

Мы стояли на светофоре и он перегнулся ко мне, чтобы поцеловать. Светофор переключился и сзади возмущенно загудели из-за непредвиденной задержки.

— Идет!

Настроение было хорошее, никакого темного пятна на горизонте не маячило и даже будущая встреча с родственниками, чего я в принципе жутко не любила, пока что не вызывала отрицательных эмоций. Вдобавок ко всему было тепло и солнце, вид которого я подзабыла за последние два месяца в Питере, настраивал на самое лучшее.

Калининград мне понравился, если не сказать больше — очень понравился. Сохранившиеся старинные здания, Фридландские ворота с белой фигурой рыцаря над ними и каналом вдоль краснокирпичной стены, Брандербургские ворота, через которые до сих пор проезжают машины, Кафедральный собор на острове Канта — мы смотрели на него и с моста и вблизи, а фотографии довоенной плотной застройки острова поразили меня до глубины души. Смотря на нынешний клочок суши посреди Преголи, было трудно представить себе, что на нем вообще жили люди, как и то, что сам замок Кенигсберг был разрушен до основания советской артиллерией. Понимаю, что по-другому в то время было нельзя, но все равно безумно жалко ушедшие от нас навсегда кусочки истории.

— Понимаю тебя, — Михель крутил в руках чашечку с кофе и смотрел через широкие стекла кафе, где мы сидели, на залитую солнцем набережную. — Сам с пацанами сколько раз лазал по фортам в окрестностях, чего мы там только не находили, а больше всего жаждали Янтарную комнату отыскать. Помнишь, какой ажиотаж из-за нее развели в прессе?